«Сталинский питомец» - Николай Ежов
Шрифт:
Если отвлечься от персональной вины непосредственных физических убийц и их вдохновителей и организаторов, то ответственность за убийство тов. Кирова также лежит и на наших органах. Об этом мы уже говорили года два тому назад. Совершенно бесспорная истина, что тут мы прозевали. Тем более, казалось бы, что такой факт, как убийство тов. Кирова, должен был мобилизовать все наши силы на исправление тех недостатков, которые выявились в нашей работе. Но на деле получилось, что должно было пройти, по крайней мере, полтора года после убийства тов. Кирова для того, чтобы наши органы начали такое развернутое разоблачение контрреволюционного троцкизма, как это мы имеем сейчас.
Стало быть, говоря по партийному, по большевистски, а мы о чекистах судим так, что чекист это, прежде всего, большевик-передовик,
Товарищи, теперь для нас не секрет, что к.-р. троцкистская организация свои тактические задачи, которые сводились к террору, пораженчеству, вредительству, диверсии и т.д., сформулировала давно. Спор о сроках — 1931 или 1932 г. — дела не меняет, но бесспорно, что, по крайней мере, с 1932 г. все направление к.-р. деятельности троцкистско-зиновьевского блока заключалось в организации террористической борьбы против руководителей нашей партии и советского правительства, в широкой организации вредительства и диверсий. Эта фашистская банда пыталась организованно подорвать основы советского строя.
Этим усугубляется наша вина. Она усиливается еще и потому, что это были не контрреволюционные проявления одиночек, отдельных враждебных советскому строю людей. Разоблачение таких к.-р. одиночек дело очень трудное. Но тот факт, что мы не сумели вовремя раскрыть существовавшей широко разветвленной троцкистской организации, которая имела свой центр и свои местные группы, несомненно усугубляет нашу вину, так как, вы сами понимаете, как чекисты, что, с точки зрения разведки, с точки зрения розыска, гораздо легче разоблачить уже сложившуюся организацию, тем более такую широкую, как троцкистско-зиновьевская, чем выявить террористов-одиночек.
Чем еще усугубляется наша вина? Тем, что у нас все-таки были сигналы. Сейчас, просматривается старый агентурный материал и по центру, и по периферии (я убежден, что если каждый из вас на месте покопается, то тоже найдет кое-какие зацепки), мы обнаружили, что у нас было кое-что настолько осязаемое, что надо было двигать это дело вперед, разворачивать его. Но, несмотря на эти сигналы, мы все-таки прохлопали к.-р. троцкистско-зиновьевский заговор.
Дело Зафрана
Я могу привести следующий пример, наиболее характерный. Он относится к Московской области и к СПО центра. В 1933 г. некий агент Зафран [116] был связан с группой троцкистов, в том числе с Зильберманом, Хрусталевым и Дрейцером. Для того чтобы отвести заранее возможные предположения о самом агенте, я, прежде всего, скажу вам несколько слов об этом агенте. У него имеется масса недостатков, не только общечеловеческих, но и политических. Поэтому были некоторые основания предполагать, что этот агент может путать и провоцировать. Но одно дело персональное отношение к агенту, а другое дело объективный материал.
116
О деле Зафрана Ежов также рассказал в своем докладе на февральско-мартовском (1937) пленуме ЦК ВКП(б) и этот эпизод вошел даже в резолюцию пленума. (См.: Вопросы истории. 1994. № 10. С. 23–24; Там же. 1995. № 2. С. 24.)
Задача чекиста заключается в том, чтобы отбросить весь наносный материал, который имеется у агента, взять то, что надо, уцепиться за основное и вытягивать всю цепочку звено за звеном.
Больше того, скажу вам: эта задача относится не только к чекисту. И с точки зрения общегражданской, мало ли бывает случаев, когда самый что ни на есть сволочной из сволочных, и вдруг дает сигнал, благодаря которому мы начинаем двигать дело. Так, что, повторяю, персональное отношение к агенту может быть самым отрицательным, но тут надо уметь брать объективные факты.
С точки зрения персональных качеств, повторяю, были некоторые основания считать Зафрана и провокатором, и плохим
В 1933 г., связавшись с Зильберманом, Хрусталевым и Дрейцером, Зафран в своих агентурных донесениях совершенно бесспорно доказывал, что поведение троцкистов и зиновьевцев, в том числе и вождей, которые выступали на 17-м съезде партии с покаянными речами, является двурушническим. Двурушничество их проводилось исключительно с целью еще большего законспирирования существовавшей контрреволюционной организации. Дальше Зафран сообщил о том, что организация переходит к методам террора. Он сообщил о целом ряде конкретных фактов, в том числе и о воровстве государственных средств с целью поддержки троцкистско-зиновьевской организации. Он высказал предположение о существовании Московского центра, не называя его Московским центром, но говоря, что в Москве существует активная группа троцкистов, в которой активнейшую роль играет Дрейцер, несмотря на то, что последний в то время был директором завода в Восточной Сибири.
Словом, если читаешь все агентурные материалы (а я прочитал их все), то создается такое впечатление, что в агентурных материалах этого самого Зафрана сообщались всякие, проверенные жизнью, факты. Я исключаю отдельные литературные обобщения Зафрана, но факт остается фактом.
Все это шло хорошо до одного печального случая.
Зафран однажды сидел у Зильбермана и увидел у него к.-р. листовку, вернее, Зильберман показал ему троцкистскую листовку, которая критиковала решения XVII съезда партии. Зафран попросил дать ему эту листовку. Зильберман ему отказал, но затем дал, сказав: «Сядь и перепиши эту листовку, а потом кого надо — ознакомь». Зафран и переписал ее в свой блокнот.
Кстати сказать, к несчастью, в этом блокноте Зафран записывал все свои агентурные сообщения. Отсюда начались все его злоключения.
Работники б[ывшего] ПП ОГПУ Московской области получили от Зафрана эту листовку. В это время шла Московская парт, конференция. Тов. Реденс передал листовку тов. Кагановичу, который в своей речи сообщил об этой листовке. (Реплика: листовка была озаглавлена: «Как понимает Каганович ленинизм».)
Да, да. Когда тов. Каганович использовал эту листовку в своей речи, тогда товарищи вынуждены были арестовать Зильбермана и Хрусталева. Началось следствие. Зильберман и Хрусталев отрицали предъявленное им обвинение.
Затем москвичи поставили перед центром вопрос об аресте Дрейцера. Так как Дрейцер являлся в это время директором завода, то в центре заинтересовались этим вопросом и дело повернулось следующим образом:
Через некоторое время был арестован сам Зафран и ему учинили допрос, обвинив его в провокации.
Допрос, я должен сказать, был довольно пристрастным. Я прочел стенограмму допроса, который был проведен тов. Рутковским, и в котором принимал участие тов. Радзивидовский, причем тов. Радзивиловский тоже, в известной мере, поддался на эту провокацию.
Ну, словом, товарищи, когда читаешь сейчас протокол этого допроса, то его ошибочность бьет в нос, потому что кто бы ни прочитал эту стенограмму допроса, сразу увидит, что допрос весь пестрит такими римерно, формулировками: «Кто вам сказал, что троцкисты — такие Дураки, что они такими делами занимаются?».
Каждый из вас может задать вопрос, кто же это так допрашивал Зафрана, а некоторые скажут, что, может быть, здесь что-то неладно.
Но дело в том, что следствием была поставлена задача во что бы то ни стало разоблачить Зафрана, а раз центр тяжести перенесен с разоблачения врага на разоблачение самого агента, то, естественно, что ослабло, внимание к врагу, уже стал второстепенным вопрос о допросе арестованных и т.д. Словом, долго ли, коротко ли, Зафрану было предъявлено обвинение в провокации и в качестве основного документа, который послужил основанием для заключения его в концлагерь на пять лет, фигурировала, якобы, подложная листовка, им написанная. Я должен сказать, что читал эту листовку. Она не могла быть подложной потому, что она была опубликована в троцкистском бюллетене. Зафран ничего не выдумывал, а просто переписал эту листовку. За то, что Зафран сам составил эту листовку, якобы, с провокационной целью, ему дали пять лет.