Сталинский сокол
Шрифт:
– У тебя духи «Лориган де Коти»? – негромко спросил Марину Алексей. Она взглянула на него, чуть приподняла брови и ответила так же тихо:
– Да, верно. А ты знаток, как я погляжу.
Алексей промолчал, лишь крепче подхватил оступившуюся на коварной ступеньке спутницу и провел ее через толпу на первом этаже универмага. Они вышли из магазина и остановились у афишной тумбы. Алексей неловко нахлобучил на голову фуражку, поправил съехавшую за спину кобуру. Марина наблюдала за ним и улыбалась – теплому солнцу, небу, воробьям на брусчатке между трамвайными рельсами, вытаращившемуся на нее продавцу «боржоми» в картонно-тряпочной палатке. Алексей
– Ну, что – в кино? – спросила она, и поправила сползшую с одного плеча пелерину.
– В другой раз. Пошли, – они пропустили гремящий трамвай, перебежали перед самым носом второго, пересекли площадь с чашей фонтана и оказались на краю проезжей части.
– Жарко как, – Марина осмотрелась по сторонам, – воды хочу, газировки. И мороженого.
– Сейчас, подожди немного, – Алексей сжал ее локоть. – Будет тебе мороженое. – И повел ее через дорогу к «модерновому» зданию со множеством мозаик на стенах под башенками и шпилями. Самая большая и яркая была на фасаде, там, где у центрального входа остановились Алексей и Марина. Она подняла голову и в который раз с восхищением посмотрела на огромное яркое панно.
– Это «Принцесса Греза», майоликовая копия картины Михаила Врубеля, созданной для нижегородской художественно-промышленной выставки. Она сейчас находится в Третьяковке…
– Пошли, принцесса, – перебил ее Алексей и осторожно коснулся ее голой по локоть руки, – будем считать, что я твой принц.
Они шагнули к тяжелым темным створкам деревянной двери, и Алексей уже взялся за потертую, позолоченную когда-то ручку, но важный швейцар в униформе с «золотыми» погонами и галунами преградил им путь.
– Закрыто, молодые люди, сегодня ресторан на спецобслуживании, – процедил он сквозь зубы, не глядя на посетителей. – Стахановцы гуляют. Завтра приходите.
«Я не могу завтра. Я, может, до завтра и не доживу», – Марина едва успела прикусить язык. Она лишь вздохнула грустно и снова посмотрела на врубелевское панно – иллюстрацию к легенде рыцарских времен. Умирающий принц с лирой в руках, рядом его друг и поэт Бертран, справа – пираты, потрясенные силой любви умирающего к Мелисанде, и сама Мелисанда, склонившаяся к изголовью поэта – Марина смотрела на картину с таким чувством, что видит ее впервые в жизни. Ей всегда казалось, что от панно веет безысходностью и тщетой земной жизни, но сейчас в выражении лица склонившейся к своему верному рыцарю принцессе проступили другие черты. Виноваты в том были яркие лучи летнего солнца, от которых мозаика казалась залитой жидким золотом, или само изображение было «свежее» на несколько десятков лет – сейчас было уже неважно.
Марина перевела взгляд на побледневшего от злости Алексея, глянула мельком на равнодушную физиономию надутого швейцара и скользнула в сторонку, за выступ стены. «Не буду я больше ждать, с меня хватит!» – Она открыла сумочку и принялась перебирать деньги. Марина выдернула из самой тонкой пачки несколько крупных купюр, пересчитала. «Этого хватит, чтобы купить весь ресторан на вечер, а уж этого привратника – так вообще со всеми потрохами».
Она осмотрелась по сторонам: прохожие косились на нее, но пробегали мимо, больше внимания привлекал к себе Алексей. Однако с тем же успехом он мог что-либо доказывать памятнику Островскому у стены Малого театра. Швейцар заложил руки за спину и покачивался с носка на пятки, не обращая на взволнованную речь летчика никакого внимания. «Раз, два,
– Ты пойми, – тщетно втолковывал Алексей швейцару, – не получится завтра. Сегодня надо, сейчас. Мне, может, и жить-то осталось два понедельника. Да будь же ты человеком, скотина бездушная! – Марина видела, что он едва сдерживается, чтобы не наброситься на швейцара с кулаками. Тот опасливо косился на разъяренного летчика, но сдавать позицию не собирался.
– Не положено, закрыто, сегодня спецобслуживание, банкет по случаю слета стахановцев промышленности и транспорта, – повторял он одно и то же.
– Ой, да ладно вам. Подумаешь – закрыто. Мы сейчас в другое место пойдем, – подлетела к ним Марина и остановилась между оппонентами. Она мельком глянула на Алексея, подмигнула ему и повернулась к летчику спиной.
– Жарко как, – Марина дернула за украшенный «жемчужной» бусиной край витого шелкового шнурка и накидка поползла с ее плеч.
– Подержи, пожалуйста, – потребовала она, повернув голову вполоборота, и Алексей едва успел подхватить невесомую деталь гардероба. Швейцар сначала покосился на Марину краем глаза, потом повернул голову, развернулся сам, да так и застыл в этом положении.
– Я чуть в обморок не упала, – поделилась с ним Марина нюансами своего самочувствия, – надо же, какое пекло. А как вы себя чувствуете?
Швейцар молча кивал, часто моргал белесыми ресницами. Потом отступил на шаг назад. Марина немедленно заняла его место и продолжала наседать на растерявшегося привратника:
– У вас может случиться тепловой удар, а это очень неприятная и даже опасная вещь, хочу я вам сказать, очень неприятная. Вам случайно перерыв в работе не положен? – на все замечания и вопросы швейцар бестолково кивал и пялился на Марину во все глаза. Веснушки на его щеках и носу слились в одно красно-оранжевое пятно, еще немного – и он свалится без чувств. Марина поднесла указательный палец к губам, покосилась в сторону дверей и улыбнулась. Швейцар перестал моргать и следил за каждым ее движением – как она запускает руку за вырез платья, достает оттуда деньги и запихивает скомканные купюры в карман украшенного золотой вышивкой «сюртука» привратника.
– Там пять тысяч рублей, – очень тихо произнесла Марина на ухо вконец обалдевшему швейцару, – просто отвернитесь на минуточку, и все. Я никому не скажу. – И она улыбнулась, чуть прищурив глаза. Швейцар кивнул ей, и, как загипнотизированный, очень медленно повернул голову и уставился вдаль, на колоннаду Большого театра.
– Скорее! – Марина схватила Алексея за руку и потащила за собой к дверям, потянула на себя тяжелую створку, но та не поддавалась. Алексей с силой рванул на себя дверь, стекло дрогнуло и гулко звякнуло под напором, и Марина впервые в жизни переступила порог «Метрополя».
Она пробежала по выложенному мраморными плитами полу и завертела головой по сторонам. Золото, бархат, преимущественно багровых и алых оттенков, картины, хрустальные люстры, расписной потолок, – все ей было в новинку. Марина ринулась к скрытой в полумраке картине на стене, но далеко убежать не успела. Алексей схватил ее за локоть и рывком притянул к себе.
– Оденься сейчас же, – он набросил ей на плечи пелерину, увидел, что изнанка оказалась сверху, стащил, перевернул и накинул снова. Марина не двигалась, смотрела на сосредоточенное, с прикушенной от злости нижней губой лицо летчика и едва сдерживала смех.