Сталинский террор в Сибири. 1928-1941
Шрифт:
«…Недаром молчала Евдокимова А.Г., — писала «Советская Сибирь». — Недаром ни слова о политике партии нельзя было услышать на партийных собраниях от Тарасова. Это была тактика. Злобные, но бессильные и трусливые враги партии молчали, таились, чтобы не видать себя «прежде времени»…Этой тактики придерживались все они — Нарыков, Штифанова, Бабчин, Петровский, Батиков. (…)
На их вечеринках выражалось самое отрицательное отношение к коллективизации, к победам колхозного строя, к темпам индустриализации и т. д. Штифанова в своих показаниях заявила, что она отрицает возможность построения социализма
Аресты «троцкистско-зиновьевских последышей» были проведены также в Барнауле, на меланжевом комбинате и ряде организаций, в Томске, Красноярске, Омске, в Барабинском тресте совхозов, на железнодорожном транспорте.
Для той обстановки, которую создал Сталин, было вполне естественно, что даже периферийные кадры НКВД постарались воспользоваться убийством Кирова, чтобы продемонстрировать служебное рвение и «политическое чутье». «Преступные ошибки» ленинградского НКВД для всех являлись важным уроком. Поэтому Западно-Сибирское управление НКВД поспешило разоблачить местных «террористов», у которых «намечен был товарищ Эйхе»{266}.
В связи с якобы готовившимся терактом были арестованы 8 жителей Новосибирска, из бывших офицеров. Никаких преступных действий они, разумеется, осуществить «не успели», но тем не менее троих — Федора Абрамова, Петра Колоярцева и Громова — приговорили к расстрелу, а других упрятали в заключение.
В январе-феврале 1935 года во всех парторганизациях страны в обстановке всеобщего оцепенения и парализующего страха зачитывалось составленное Сталиным закрытое письмо! ЦК ВКП(б) «Уроки событий, связанных с злодейским убийством тов. Кирова». В этом документе, основанном на сплетении лжи и большевистской демагогии, Сталин убеждал партию в том, что ответственность за дерзкое преступление полностью лежит на зиновьевцах. Партия оказалась недостаточно бдительной, объяснял Сталин, и потому стало возможным проникновение в нее опасных двурушников.
«Двурушник не есть только обманщик партии. Двурушник есть вместе с тем разведчик враждебных нам сил, их вредитель, их провокатор, проникший в партию обманом и старающийся подрывать основы нашей партии, — следовательно, основы нашего государства… Поэтому в отношении двурушника нельзя ограничиваться исключением из партии, его надо еще арестовать и изолировать, чтобы помешать ему подрывать мощь государства пролетарской диктатуры. (…)
Не дело большевиков почивать на лаврах и ротозействовать. Не благодушие нужно нам, а бдительность, настоящая большевистская революционная бдительность»{267}.
Сталинское подстрекательство стало поводом для новой встряски партии. В ходе обсуждения письма из ВКП(б) исключили десятки выявленных «троцкистов» и «зиновьевцев», которые, казалось, принесли недостаточно искренние покаяния за прошлое. Проработка бывших оппозиционеров шла нескончаемо. Газеты ежедневно поставляли сведения о партсобраниях, где прошлое каждого подозреваемого выворачивалось наизнанку для всеобщего поношения. Рушились карьеры,
В феврале 1935 года в Сибирь стали прибывать большие группы ленинградцев — членов партии и беспартийных, — высланных после убийства Кирова. Среди них действительно было немало бывших сторонников оппозиции, занимавших при Зиновьеве ответственные партийные, хозяйственные и комсомольские посты, но большинство уже давно не участвовало в политике, и высылка их представляла собой обыкновенную месть Сталина за нанесенные ему в 1925–1927 годах обиды. По постановлению Политбюро из Ленинграда предполагалось выслать на Север Сибири и в Якутию 663 «зиновьевца»{268}.
Ленинградцев принимали во всех крупных городах Сибири: Омске, Новосибирске, Томске, Барнауле, Красноярске, Иркутске. Отсюда их чаще всего направляли еще дальше, в районные организации, где для них находилась работа по специальности.
Прибывшие представляли в основном партийную интеллигенцию. Тут были служащие госучреждений, преподаватели, хозяйственные и профсоюзные руководители среднего уровня, среди них находились и участники XIV съезда партии — делегаты мятежной ленинградской организации — М.А. Королева, И.А. Петрик, Н.П. Смирнов, С.Х. Субоч.
Секретарь ЦК ВКП(б) Н.И. Ежов, будущий руководитель НКВД, давал крайкомам и обкомам указание о том, как распорядиться новыми партийными кадрами:
«Командированных товарищей не рекомендуем направлять на партийную работу. Используйте их по своему усмотрению в зависимости от опыта каждого на хозяйственной (в промышленности, кооперации, торговле) или административно-советской работе.
Все командированные в прошлом активно участвовали в зиновьевской оппозиции. Хотя они давно уже отошли от оппозиции и из партии сейчас не исключены, все же их практическую работу необходимо иметь под постоянным наблюдением. (…)
Откомандирование этих товарищей из пределов края не может быть произведено без согласия ЦК ВКП(б) в каждом отдельном случае»{269}.
Иная судьба ожидала изгнанных из партии. Для этих жертв Сталин выбрал более суровую месть.
Собрав сотни зиновьевцев Ленинграда, секретная служба отправила их в политссылку под надзор своего аппарата в районы Восточной Сибири, где когда-то отбывал ссылку сам Сталин. В одном лишь Красноярском крае, главным образом в г. Енисейске, было сосредоточено 280 человек «зиновьевского актива». Это составляло примерно половину политссыльных, находящихся в крае{270}.
В середине 1935 года, в новом закрытом письме от 13 мая, ЦК ВКП(б) потребовал провести проверку партийных документов и очистить партию от засорения ее «враждебными элементами».
Проверка имела ряд принципиальных отличий от проходившей год назад чистки партии. Теперь были значительно повышены требования по части политической благонадежности коммунистов. Вводились особые категории для исключения по признакам социального происхождения, прежнего рода занятий, родства и проживания в прошлом за границей. Основной компрометирующий материал для разоблачений поставлял НКВД.