Стальная акула. Немецкая субмарина и ее команда в годы войны. 1939-1945
Шрифт:
— Автографы? О да, конечно. С превеликим удовольствием.
Моряки протянули звезде листочки бумаги, чтобы та написала на них свое имя. Вперед вышел Хальбернагель.
— Распишитесь в моем дневнике, мадам. — С этими словами он передал ей прошлогоднюю записную книжку, куда заносил свои карточные долги.
— Это очччень интересно, — прощебетала звезда, не прекращая говорить и одновременно раздавать автографы, как учили ее в Берлине. Тайхман вдруг понял, что она боится, что кто-нибудь задаст ей вопрос, на который она не сможет ответить,
После того как каждый матрос получил хотя бы один автограф — Хальбернагель добыл их с полдюжины: «Я их потом продам», — объяснил он Тайхману, — знаменитости вернулись на палубу. Здесь вниманием дам завладели офицеры штаба флотилии, которые ходили вокруг них подобно тому, как кот ходит вокруг кастрюли с горячим супом. О да, они были голодны, но боялись обжечься. Это были важные персоны, с которыми надо держаться осторожно, иначе они погубят твою карьеру.
— Да, мадам; нет, мадам; да, моя дорогая мадам, — говорили офицеры. Матросы выражались попроще, но, поскольку этот язык был не для дамских ушей, они говорили между собой. В принципе это было одно и то же.
Хальбернагель ухитрился уговорить балерин забраться на боевые посты. Он объяснил им, как действуют орудия, и поднял их повыше, чтобы дамы смогли посмотреть в прицелы. Он говорил со знанием дела и сыпал техническими терминами, хотя его боевой пост как «вестового командующего» находился на мостике и к орудиям он не имел никакого отношения. Он произносил короткие речи, которые порой звучали довольно двусмысленно, насколько могли судить моряки по тому, как дамы хихикали. «Вот тут затвор, и еще есть болты, и все нужно вставлять в разные места, а в темноте, особенно на новых орудиях, найти нужное отверстие не так-то легко». Громкий смех. «Поэтому, — продолжал Хальбернагель, — я предпочитаю оружие, в которое все уже правильно вставлено». Это было воспринято девушками как комплимент, и вновь раздался смех.
Моряки, находившиеся на палубе, трудились у трапов и наблюдали, как девушки поднимались наверх и спускались вниз. Кинозвезда не пожелала осматривать с Хальбернагелем боевые посты. Она уже и так была достаточно популярна. Она предпочла развлекать офицеров, и едва ли сумела бы найти более благодарную публику.
Затем дамы и господа отправились обедать. Господа шли первыми, за ними следовали дамы. Дам сопровождал мужчина в длинном пальто с поясом и в фетровой шляпе с загнутыми полями. Он раздавал направо-налево приветствия и при каждом удобном случае снимал перед дамами шляпу, демонстрируя лысую макушку. К нему обращались «профессор», и, по словам одного из офицеров, он был правой рукой Геббельса.
— Подождите минутку, дорогой профессор, — промолвила кинозвезда. — Мне необходимо раздать еще несколько автографов, иначе мальчики меня не отпустят.
— Очень хорошо, моя дорогая, — произнес мужчина в шляпе и остался ждать ее, как и подобает ответственному руководителю.
Офицеры отвели дам обедать.
— Мы устроим большую бучу, — пригрозил Штюве, — если нам не выдадут спиртного. Отправиться на боковую нельзя, сходить на берег нельзя, а всех девушек увели офицеры.
Но дежуривший в столовой старшина отказался выдавать им спиртное.
После обеда помощник боцмана Швальбер — он удостоился этого звания 30 января — появился в кубрике и произнес:
— Друзья мои, я…
— Какие мы тебе друзья, — осадил его Остербур. — Мы себе друзей выбираем.
— Ну что ж, если вам вежливый разговор не нравится, я приказываю всем вам, негодяи, умыться и надеть выходную форму. Построение в четыре, после чего вы маршем идете в клуб для военнослужащих. Там для нас организована пирушка.
— Поворачивай к нам задницей и скачи отсюда как мартышка.
— Я доложу о твоем поведении начальству.
— Это ты можешь…
После перебранки матросы на какое-то время успокоились.
Но настроение было паршивым. Следующей жертвой стал старший писарь флотилии, которого назначили вести моряков строем в клуб для военнослужащих. Команда «Альбатроса» маршировала позади штабных писарей.
— Запевай! — скомандовал старший писарь.
— Начали! — крикнул матрос из последней шеренги.
— Три, четыре! — крикнул старший писарь.
Никто не пел.
— Скажите нам, какую песню вы предпочитаете, — произнес Лёбберман.
Старший писарь перечислил несколько песен.
— Слов не знаем, — загалдели матросы.
— «Голубые драгуны», — крикнул старший писарь.
— Мы не драгуны, — возразил Бюлов. — Нам, конечно, хреново, но пение здесь не поможет.
— Заткни пасть! — взревел писарь. — Слова-то хотя бы знаешь?
— Не-а, — ответил Бюлов.
— Не знаем слов! — кричали матросы.
— Тогда будем петь «Мы отплываем в Англию», — распорядился старший писарь.
— Никогда не слыхал такой песни, — пожал плечами Бюлов.
Матросы загоготали.
— Черт вас подери, да что же вы знаете?
Никто так и не запел. Моряки «Альбатроса» высказали свое мнение о штабе флотилии, чем сильно расстроили писаришек. Когда эта тема была исчерпана, вернулись к теме № 1, а она была неисчерпаема.
В клубе для военнослужащих им подали кофе и пирожные. Попозже принесли шнапс. Командующий флотилией произнес речь.
Тайхман тем временем был занят за кулисами. Перед этим командующий спросил, кто разбирается в музыке.
— Тайхман, — отозвался Хейне.
— Хорошо, тогда пройдите за кулисы, — сказал командующий.
Вышло все именно так, как и предполагали Тайхман и Хейне. Ему пришлось выкатывать фортепиано из коридора на сцену и устанавливать пюпитры. Затем он получил более интересное задание — повесить занавес, чтобы отделить раздевалку для балерин. Неожиданно появился Хальбернагель.
— Дай-ка я тебе помогу, все равно один не управишься.