Стальная бабочка, острые крылья
Шрифт:
– Не плачь, дочка, – говорила Клер. – Рассказывай лучше, что там моя сестрица, как муж ее…
III
Перед Мириам стояла тарелка густого картофельного супа, заправленного мясом и луком, но есть она не могла. Игольник девушка положила возле тарелки. Рядом, на широкой скамье, примостились Таня, Рок и Тони, без лишних слов уплетающие обед. Би сидела напротив, на приличном расстоянии от тети Клер, и к своей тарелке даже не прикасалась. Полдень уже прошел, металлические навесы защищали обеденные
– Умерли, значит, – сказала Клер.
Известие о смерти сестры она восприняла очень спокойно, как человек, привыкший к плохим вестям.
– Убили. Жалко ее, доброй она была, сестрой хорошей и хозяйкой.
– Да. – Мириам наклонила голову, слезы падали прямо в суп.
– И двор сожгли?
– Да.
– Бедняжка. А детки чьи?
– Ничьи. С нами едут.
– Ничьи, значит. Оно и понятно, время сейчас такое. Кормить их хоть есть чем?
– Есть пока, и до Хокса недалеко.
– В Хоксе теперь туго. Людей много, больше чем в ярмарочную неделю. Туда же с ферм уйма народу побежала, так что теперь там яблоку негде упасть. Того и гляди опять эпидемия начнется или еще чего. В такое время нужно подальше от городов держаться, где воздух почище.
Мириам кивнула. За соседними столами обедали фермерские семьи, пять или шесть мужчин и столько же женщин, а по площадке перед домом, между карами, носились друг за другом дети, не меньше десятка.
– Эти вот ребята тоже в Хокс направляются. Все туда едут, да что там такой толпе делать!..
– Прятаться. Стены там.
– От судьбы не спрячешься и не отвертишься. Лучше уж дом свой защищать, чем в толпе сидеть и чумы ждать. У Чака, вон, и сын приехал, в Детройте служил. Тоже говорит, что отбиться можно. У нас работников одних три человека, мы и все добро увезти не сможем.
– Так добро важнее жизни получается, – ни на кого не глядя, сказала Би.
– Ты, девочка, сначала дом наживи, мужа, да хозяйство в придачу, а потом рассуждай. А то по тебе вижу: смертью на жизнь зарабатываешь. Сама при оружии, машина военная. Оно и понятно, тебе легко с места на место скакать, у тебя ж ничего, считай, своего и нету, брать с собой нечего да и некого, видать.
– Тут вы угадали, – ответила Би, все так же не поднимая взгляда. – И нечего, и некого.
– Вот-вот. Ты, Мириам, с нами бы осталась. Хозяйка ты хорошая, вся в мать, помогать мне будешь. Мужа тебе нормального подыщем, свое хозяйство заведете.
– Тетя Клер, что вы такое говорите! – Мириам покачала головой, и слезы закапали еще сильнее. – Вы же не видели ничего. Вы же совсем не знаете, сколько их сюда едет и что это за люди.
– Мала еще, чтобы говорить мне, что я знаю, а что нет! Я за свою жизнь столько повидала, что тебе и не снилось! Бандиты эти придут и уйдут. Бывало уже такое не раз, и ничего, живы пока.
– Видели, это верно, – совсем тихо сказала Би. – А сын ваш, говорите, в Детройте служил?
В ее тоне было нечто такое, что слезы Мириам мгновенно высохли. Внутри стало пусто
Тетя Клер покачала головой:
– Не мой, а Чака сын, от первой жены еще. Давно служить ушел, вот вернулся. А тебе что?
– Да спросить его хочу про службу. Как зовут парня?
– Джек он.
Би перекинула ногу через скамью и развернулась к другому столу, за которым спиной к ним сидели Чак, Джек и еще несколько мужчин, видимо работники.
– Джек, подсядь к нам, – позвала она.
– Зачем? – спросил он с набитым ртом, и Чак тоже обернулся.
– Да не бойся, подсядь, поговорим.
Джек встал, дожевывая, поправил ремень игольника, висящего за спиной, и пересел на скамейку рядом с Би.
– О чем мне с тобой говорить?
– Руку покажи.
– Руку?
Би, все еще сидящая к нему лицом, ухватила его за правую кисть и дернула на себя, прижимая плечом к столу. Тарелка с супом высоко подскочила, расплескивая содержимое, Чак и мужчины за соседними столами вскочили.
– Видели, говорите. – Би дернула рукав холщовой рубахи Джека вверх, обнажая сложную татуировку. – И я видела. В Детройте служил, говоришь? Что смотрите? Подходите ближе, картинку интересную покажу.
– Ты это… пусти его, – как-то не очень уверенно сказал Чак.
Дети, прекратив есть, с интересом смотрели на них, люди за соседними столами начали вставать. Джек дернулся и застонал, потому что Би еще сильнее сжала его плечо.
– Вот эта картинка, большая, с пауком, самая интересная. Такие в бандах делают. Есть в Руке, что сюда идет, такая банда. Большая, тысяча с лишним человек. Они себя пауками величают. Вот эта татушка пониже, с крестом, значит, что человек может машину водить, причем хорошо. А вот эта, цветочек… такую делают, когда ты больше пяти человек в рейде убил. Один цветочек, значит. – Би отпустила Джека, оттолкнула его от себя и встала. – За одну такую татуировку в Чикаго рубят сначала руки, а потом голову. Он рейдер, сын ваш. Много видели таких, говорите?
Джек поднялся со скамьи и рванул на себя ремень игольника. Мириам положила руку на свой пистолет, но Би просто шагнула к парню так, что ствол уперся ей в грудь.
– Давай, – сказала она. – Стреляй, чтобы все увидели, кто ты. Только вот не думаю, что у тебя там бронебойные. Вы, твари, любите экспансивные. Стреляй!
– Джек!.. – Чак поднял ружье, целясь Би в голову. – Отойди от нее.
– Отец, это она…
– Да мне плевать! Отойди от нее!
Работники схватились за ружья. Мириам, совершенно не зная, что делать, взялась за свой игольник и убрала его под стол. Клер сидела, спрятав лицо в ладонях.
– Мне без разницы, – сказал Чак. – Он сын мой, а вот ты кто? Плевать я хотел на тебя и твои слова.
– Да я и не сомневаюсь, что сын. Вернулся, да еще так вовремя, сказал, что отсидитесь. Может, так оно и получится. Стариков и пожалеть могут, а остальных не грех им отдать, правда, Джек? Приезжих особенно. Они же чужие, да?