Стальная бабочка, острые крылья

Константинов Иван

Разговорчивый сержант с блокпоста у въезда в долину.

– Добрый день, – сказала она, совершенно не зная, как себя держать, и протянула ему руку.

Тот отпрянул:

– Эй, нет, я тебя знаю. Сначала в нос дашь, а потом ствол отберешь!

Солдаты, окружавшие стол, взорвались хохотом.

– Что, думала, мы не слышали? И вообще тебе, считай, повезло, что младший Картель не побежал сюда жаловаться. Пришлось бы нам заявиться к Марте и арестовать маленькую миз за большую драку.

Хохот

стал еще громче, и Мириам покраснела.

– А у нас тут опять разбой. Раньше такого не было, чтобы по три-четыре случая каждый день. Беженцы, сами бедные, жрать нечего, так еще и другим глотки режут. – Сержант сплюнул прямо на пол. – Ладно, в яму их, пусть посидят до ночи на воде, может, надумают что.

– Их повесят? – спросила Мириам.

– Одного точно повесят за убийство. А остальных – на работы, сейчас рук везде не хватает.

– Работы?

– Ну да, стены сами себя чинить не станут, еще рвы углублять надо, а эти, даром что худые, лопаты держать могут. Пошли со мной, покажу кое-что.

Зазвенели кандалы, беженцев отстегивали от стены по одному и тащили к лестнице, рядом с которой обнаружился спуск в подвал, закрытый широченным металлическим люком. Немного растерявшись, Мириам пошла вдоль клеток, едва поспевая за сержантом. Для своей комплекции тот двигался очень быстро. Ей раньше приходилось слышать про тюрьмы, но выглядело это еще хуже, чем она представляла. В каждой камере помещалось не меньше пяти или шести человек, спавших, игравших в карты или просто сидевших неподвижно. Большинство старалось не смотреть в ее с сержантом сторону. Когда один из заключенных при их приближении подошел к решетке, толстяк резко и очень сильно ударил по ней рукоятью игольника, заставив Мириам вздрогнуть, а его – отскочить подальше.

– Местная знаменитость, – сказал сержант, когда они, пройдя коридор более чем наполовину, приблизились к ряду решетчатых камер, еще более узких, чем остальные, и, видимо, рассчитанных на одного человека. – Не поверишь, за ночь чуть охрану не уговорил, чтобы его отпустили. Пришлось сменить раньше времени. Вставили бы кляп, да в камеру лишний раз заходить не хочется, даже втроем.

Мириам еще издалека заметила знакомого человека, одиноко сидящего на скамье за решеткой, но сперва не поверила своим глазам.

– Монах? – спросила она удивленно.

Кейн приподнял шляпу, закрывающую его глаза, и улыбнулся знакомой открытой улыбкой, которую не портил даже огромный фиолетовый синяк, расплывающийся вокруг его левого глаза.

– Знакомая морда, да?

– За что его? – спросила Мириам. – Он же просто монах.

– Да какое там просто, – сказал сержант, с некоторым опасением глядя на Кейна, встающего со скамьи. – У него язык с хайвей длиной.

– За это его и посадили в клетку? – Мириам обернулась

к сержанту. – А что он такого сказал?

– Да уж, наговорил он нам… хороших вещей. А до того этот святой человек «Белую кошку» на уши поставил.

– Какую кошку?

– Бордель разгромил, что в верхнем городе, отметелил охранничков, аж шесть или семь человек. Они даже гвардию позвали. Причем трезвый был, сдался сразу, как нас увидел, но ущерб нанес серьезный, хорошо, что не убил никого. Теперь исправительные работы ему светят, на полгода как минимум. Я вот подумал: раз он с вами ехал, то, может, и не стоит его сразу на работы? Там и настоящих висельников хватает.

– А сколько он вам должен?

– Мне? Он борделю должен, то бишь Картелю, его хозяину. Кредитов двадцать.

– Пятнадцать, если быть точным, – сказал Кейн, и сержант обреченно кивнул.

– Вот, сама видишь, язык без костей.

– Ты и правда устроил драку? – спросила Мириам у Кейна.

– Нет, начал не я, но это здесь важным не посчитали.

– А это тебя… охранники?

– Глаз? Нет, гвардейцы, уже после того как я отдал дубинку и сдался. Да я на них не в обиде – они были испуганы.

– Да забрала бы ты его уже. – Замок на решетке звякнул, и сержант рывком распахнул дверь. – А то, честное слово, прибью его сам либо… Если бы он нас последними словами крыл, так нет ведь, такое говорит, что последней мразью себя чувствуешь, и так со вчерашнего вечера. За десять кредитов забирай, если сейчас нет. Потом сам к Марте схожу, но только уведи его подальше.

– Я лучше сейчас, – сказала Мириам, развязывая кошелек на поясе. – А где его винтовка и все вещи?

– Винтовка? – удивился сержант.

– Они наверху, в оружейном шкафчике, – спокойно сказал Кейн. – Я слышал, как ваши люди их делили.

– Что значит слышал? Показалось, наверное.

– Отдайте винтовку, – решительно сказала Мириам, копируя тон Би. – А то десять кредитов все-таки!..

– Десять за него, но вообще-то…

– Что-то не так, Кив? – Голос шерифа подействовал на сержанта как-то странно, заставив его словно увянуть и уменьшиться в размерах. – Девочка решила забрать монаха?

– Да вот…

– Если он ей нужен, пусть забирает. Отдай его вещи.

– Да. – Сержант подобрался. – Сейчас отдам.

Би, подошедшая следом за шерифом, протянула Мириам ее плащ и хотела было что-то сказать, но бросила косой взгляд на шерифа и промолчала.

Когда двадцать минут спустя они вышли из магистрата, оказавшегося тем самым широким зданием, похожим на кар, солнце уже стояло высоко. Пыль, поднятая прохожими, затянула улицу белой жаркой пеленой, сквозь которую в отдалении ярким вертикальным бликом проступал металлический шпиль церкви.