Стальная Крыса идет в армию

Гаррисон Гарри

Глава 25

Да, голос возник совершенно неожиданно. Я аж подпрыгнул от удивления. И не только я — монах, управлявший машиной, был ошарашен не меньше. Его рука дернула какой-то рычаг, раздалось шипение, стрела рванулась вверх, описала широкую дугу и врезалась в какую-то невидимую преграду: аппарат содрогнулся и задребезжал. Стрела замерла, но камень, лежавший в ковше, по инерции продолжал движение. Я рванулся вперед и успел заметить, что он рухнул в ров прямо перед поднятым мостом. Отличный выстрел — наверняка камень разбил бы мост,

если бы тот был опущен.

Все вокруг пришло в движение. Брат Фарвел отшвырнул монаха от рычагов и принялся его колошматить, рыча от ярости. Появились мечи, забегали солдаты — некоторые стали палить по кронам деревьев. Капо Димонте изрыгал приказы, которых никто не слушал. Я прижался спиной к дереву, взял на изготовку ружье и приготовился отражать атаку.

Но атаки не последовало. Снова загремел таинственный голос:

— Уходите. Возвращайтесь туда, откуда вы пришли. Вас пощадят. Капо Димонте, ты делаешь ошибку. Тебя просто используют Черные монахи. Ты погибнешь зря. Возвращайся в свою крепость, здесь тебя ждет только смерть.

— Вот он! Я его вижу! — заорал брат Фарвел, тыча пальцем куда-то вверх. Тут он обернулся и, обнаружив меня, приказал: — Вон там, на ветке. Это творение дьявола, немедленно уничтожь его!

Теперь я тоже увидел эту штуку. Подумаешь, обычный громкоговоритель. Ружье бабахнуло, сильно толкнув меня в плечо, мимо. Выстрелил еще раз, и динамик рассыпался на кусочки.

— Это всего лишь машина! — заорал брат Фарвел. — Начинайте атаку. Капо, гоните людей вперед. Мои метатели смерти поддержат вас — они проломят стены.

Выбора не было. Капо закусил губу и подал знак горнисту. Тот издал три резких звука, их подхватили горнисты на флангах и в тылу. Когда передовые части войска вышли из леса, он поднял меч и приказал следовать за ним. С огромной неохотой я затрусил вперед.

Да, яростной атакой мероприятие назвать было трудно. Так, что-то вроде принудительной прогулки. Мы вышли в поле и стали ждать, пока на позиции выедут метатели смерти. Наконец паровики заняли свои места и принялись швыряться камнями. Камни свистели над нашими головами, некоторые исчезали за стенами крепости, а некоторые ударялись в стены и отскакивали от них. Черта с два они их проломают.

— Вперед! — заорал капо и взмахнул мечом. И вот тут-то…

Из-за крепостных стен вылетели серебристые шары, пролетели над полем и упали неподалеку от нас.

Хлоп — и раскрылись. Один упал совсем рядом, так что я смог увидеть, что это тонкостенный контейнер, заполненный какой-то жидкостью. А жидкость дымилась и, похоже, интенсивно испарялась. Отравляющее вещество! Я кинулся прочь, стараясь на бегу не дышать. Куда там! Эти штуковины падали повсюду, в воздухе разливался тяжелый химический запах, легкие уже разрывала боль удушья, и я не смог удержаться — вдохнул.

И как только воздух попал в легкие, упал. И мрак объял меня.

Я лежал на спине — вроде бы, но остальное совершенно тонуло в сплошной головной боли. Малейший поворот головы словно сжимал раскаленный обруч на висках. Я попытался приоткрыть хотя бы один глаз — внутри глаза словно что-то

взорвалось. Я застонал и услышал, что мой стон подхвачен товарищами по несчастью. Боль в голове была совершенно невероятной, какой-то галактической, всемирной головной болью, по сравнению с которой любая мигрень — полная чепуха. Я вспомнил все случаи, когда у меня болела голова, и посмеялся над прошлым. Детские штучки. Вот эта — настоящая. Рядом кто-то застонал, и я — как и многие лежащие вокруг — отозвался, и не только из солидарности.

Но понемногу боль начала отпускать. Удалось даже приоткрыть глаз, затем другой. Надо мной высилось голубое небо, ветер шуршал травой. С огромной осторожностью я приподнялся на локте и окинул взглядом поле битвы.

Оно было усеяно бездыханными телами. Впрочем, некоторые уже возвращались из небытия и сидели на земле, держась за головы. А парочка тех, что повыносливее или поглупее, даже поднялись на ноги. Повсюду валялись обломки серебристых снарядов, выглядевших теперь совсем невинно. В голове все еще что-то стучало, но не это было теперь важно. Итак, мы живы. Газ не убил нас, но просто вывел на время из строя. Весьма благородно. Я взглянул на собственную тень и прикинул, насколько она укоротилась. Сейчас что-то около полудня. Итого, мы были без сознания несколько часов.

Так почему же мы не мертвы? Отчего же люди капо Динобли не вышли в поле и не перерезали нас, как кроликов? Или хотя бы не разоружили? Мое ружьецо валялось рядом, я проверил — оно было даже заряженным. Сплошные загадки. Я вскочил и тут же пожалел об этом — в голове застучало, и раздался пронзительный вопль. Я снова сел на место и растерянно огляделся.

Нет, орал не я. Орал брат Фарвел. При этом он рвал волосенки на своей голове. Вообще такое поведение, насколько я успел его узнать, ему было несвойственно. С превеликой осторожностью я все же попробовал встать на ноги. Очень любопытно, что же так расстроило монаха.

Ага, теперь понятно.

Он стоял возле одного из метателей смерти. М-да, механизму не слишком повезло: он был разворочен, разбит, раскурочен, разнесен на части. Просто гора металлического хлама, погнутых трубочек и рваной обшивки. Длинная стрела была аккуратно разрезана на три части, даже колеса валялись отдельно от корпуса. Ремонту устройство, очевидно, не подлежало. Брат Фарвел продолжал орать и рвать на себе волосы, наконец сорвался с места и куда-то побежал. Клочья волос, подхваченные легким ветерком, летели следом за ним.

Брат вернулся, тут криками разразились уже все остальные монахи, а Фарвел доковылял до капо Димонте, который пришел в себя лишь теперь.

— Разрушены, все до одной! — рычал монах, а капо его не слушал и только зажимал руками уши. — Плоды шестилетних трудов. Пропали, разбиты, полная погибель! Разрушены метатели смерти, паровой таран, и сделал это он — капо Динобли. Поднимай людей и атакуй крепость, он должен быть наказан за это несусветное кощунство!

Капо глянул в сторону крепости. Она стояла такая же тихая и спокойная, как и на рассвете. Мост поднят, будто ничего и не происходило.