Стальная сеть

Темень Натан

Это я в бумажках с бабкиным лекарством прочёл. Там есть такое — побочные эффекты. Такую жесть прочитал, не знал потом как развидеть.

Стряпчий аж глаза закатил:

— Кхм, бывали случаи, когда клиент после гибели объекта привязки впадал в буйство. До скорбного дома доходило. Лечение препаратами ртути и вытяжкой крупноплодного красноцвета весьма…

Папик по столу хлопнул:

— Довольно! Господин Найдёнов, хватит паясничать!

Стряпчий губами пожевал, бормочет:

— Не помешало бы втрое накинуть, господин заказчик. Случай весьма

непростой…

— Делайте своё дело, — отрезал покровитель Генриетты. — Уговор дороже денег.

Вздохнул стряпчий, ко мне повернулся, говорит:

— Итак. Повторяйте за мной, юноша.

Гоблинка вдруг сказала:

— Не надо, Дмитрий! Не делайте этого!

Посмотрел я на неё, а она чуть не плачет.

— Ничего, — говорю, — всё нормально. Не бойтесь за меня.

Амулет улёгся в мою ладонь.

Мэтр поднял бумажку, глянул поверх очков и забубнил слова договора.

Амбалы чуток отодвинулись — видать, магии боятся. Да и куда я денусь?

Малец Микки зажал острые уши ладошками, глаза зажмурил.

Папик сидит, слушает внимательно, тросточку свою в руках мусолит. Волнуется маленько. Вдруг взбрыкнёт стажёр Найдёнов.

Повторяю за стряпчим. Под рукавом моей фрачной рубашки, плотно намотанная, холодит кожу золотая цепочка. На цепочке подвешен подарок Альвинии — драгоценный кошачий глаз в золотой оплётке.

Говорю, а с каждым словом цепочка на моей руке всё холоднее. Жжёт кожу, как железка на морозе. Кажется, бусина кошачьего камня даже звенит от холода. Или это в ушах у меня звенит?

Стряпчий выговорил последние слова. Резко сказал:

— Алле!

Представил я себе моего призрачного котика. Мысленно позвал: «Талисман! Котя! Талисман!»

Печать на моём плече, наложенная старшим эльвом, как огнём зажглась. Руку прострелило судорогой. В спину впились невидимые, но острые кошачьи когти. Призрачный котик Талисман уселся мне на плечо, потёрся пушистой щекой о моё ухо.

Сжал я камень в ладони — как будто ежа схватил. Раскалённого, в иголках.

Захрустело. Словно печенька в руке раскрошилась.

Разжал пальцы, смотрю — в ладони вместо булыжника мелкая каменная крошка и обрывок верёвочки.

Амбалы за моей спиной дружно охнули. Стряпчий на ладонь мне уставился, глазами моргает.

— Ну что? — покровитель Генриетты говорит. — Сделано дело?

Поморгал стряпчий, глянул на меня с испугом, ответил:

— Да, всё в порядке. Амулет уничтожен, значит, сработало.

А сам как-то задёргался, несессер свой сложил, говорит:

— С вас две цены, как договаривались.

Помещик Алексеев бумажник вытащил, две белые бумажки отмусолил:

— Держите, мэтр.

Стряпчий деньги взял, на меня напоследок глянул, странно так, и быстренько ушёл. Только каблуки застучали.

Повернулся я к Алексееву, говорю:

— Ну что, договор? — и руку ему протянул.

Вижу, не хочет он мне руку жать, брезгует. Я же для него так — наёмный работник, мальчик на побегушках. Но ничего, помещик с дивана встал, тоже руку протянул:

— Договорились.

Сжал

я ему ладонь покрепче. Крошки от рассыпавшегося амулета укололи кожу. Ну, давай, котик Талисман, не подведи. Покажи, что этот хмырь вытворяет незаконного. Я же ведь только для этого старался, овечкой прикидывался. С амбалами не дрался, на всё соглашался… Чтоб хмырю этому руку без помех пожать. Чтобы видение получить, как тогда, в полицейском подвале, у трупа гоблина.

А заклятье мне нипочём. Тогда, у Филинова, похожее заклятье не очень-то сработало. Наверное, из-за моей печати. Ведь как сказал покойный Альфрид, подельник мой: ты гаситель, Дмитрий. Редкий дар, высоко ценится у тех, кто понимает…

Так что плевать мне было на Филинова, в опасности он или нет.

Сейчас хотел я увидеть, как помещик Алексеев динамит в паровоз засовывает. Хотел увидеть, как он заклятье на молчание ставит. Что его Рыбаком называют…

А увидел, как этот гад в постели с моей девушкой кувыркается. Да не один раз. Прямо здесь, на диване, на ковре, в ванной… Ох, ёлки… Лучше бы мне ничего не видеть, чем такое. И пользы никакой, и на душе мерзко, словами не передать.

Выпустил я его руку, ладонь о штаны вытер. А папик улыбнулся, говорит:

— За дело, господин полицейский. Время не ждёт!

***

Так что наутро, едва рассвело, покатили мы до каменного карьера. Я и моя охрана. Подпрапорщик Кошкин и двое служивых — рядовой Банник и рядовой Шнитке. С комфортом покатили, на личной коляске господина Алексеева. Помещика и бизнесмена.

Не поскупился Алексеев, денег отсыпал бумажками и серебром — на разные нужды. Да ещё собственной рукой записочку начеркал — для управляющего. Чтобы встретили нас как полагается, и всякое содействие господину Найдёнову оказали.

Покатили с ветерком. Мимо полей и лесов. Всё вокруг в снегу, солнце красным краешком над горизонтом встаёт, красота. Но как вылезли из коляски, всё удовольствие и закончилось. Мрачное место — каменный карьер. Глушь, лес кругом и ветер ледяной насквозь.

Домишки возле карьера деревянные, для управляющего, для охраны. Работяги в бараках живут, так себе жильё.

Управляющего чуть кондратий не хватил, когда мы появились. Ещё бы, полицейский со значком и офицер с солдатами.

Пока я бумажку от хозяина — господина Алексеева — из кармана доставал, бедняга весь употел от волнения.

Бумажку взял, прочитал, выдохнул с облегчением, лоб утёр.

— Так вас хозяин прислал? — говорит. — Всё покажем, всё расскажем в лучшем виде. Вот, извольте, бумаги, книги бухгалтерские. Всё в полном порядке.

— Книги я потом посмотрю, — отвечаю. Сурово так, чтоб не радовался слишком. — Сначала пройдёмся. Свой глазок — смотрок.

— Сию минуту! — управляющий шубу лисью накинул, шапку надвинул поглубже. — Пожалуйте за мной. Самолично проведу, раз хозяин велел.

Пошли мы смотреть. Мрачное место, не хотел бы я здесь работать. Повезло мне, что я в тело полицейского стажёра попал. А если бы сюда… даже думать не хочется.