Стальная
Шрифт:
Заплаканные, слезящиеся серые глаза глядели в зеленые, и не видели к себе никакой жалости, только вызов и превосходство. И постепенно слезы высохли, и на лице застыло такое же жесткое выражение лица, как и на лице мужчины.
— Отпусти. Я поняла. Больше не буду.
— Точно?
— Точно, — прошипела она, с точностью до октавы возвращая ему его тон, когда он уговаривал ее не сдаваться и не ломаться.
Гарри, несколько секунд смотря ей в глаза, очень медленно отпустил ее. Она тут же села, потирая запястья, в которые мужчина впился как клещами — лежать на голом, неровном
— Извини…
— Я сама виновата… Ты прав… Я сломалась…
— Ты не ломалась. Просто сдалась в какой-то миг. — Проговорил мужчина, снова садясь на матрас по-турецки. Он похлопал по его поверхности, предлагая ей сесть рядом. Она, пошатываясь, присоединилась к нему. — Никогда нельзя сдаваться. Иначе — смерть.
— Ты… мудрее меня… — признал она. — Что-то мы с тобой про возраст друг с другом не проговорили… Сколько тебе лет?
— Двадцать один…
— Ты моложе меня! — Поразилась она. — Мне двадцать четыре… А… я себя чувствую по сравнению с тобой — девчонкой…
— Просто ты не знаешь еще многих вещей, — просто сказал он. — Возраст тут не причем… Есть на земле вещи, которые гораздо похуже нашей с тобой ситуации… Пусть ты видела многие смерти (ты же врач), но самого страшного еще не испытала…
***
Они сэкономили на обеде, и когда солнце начало клониться к закату, поужинали несколькими кусочками засохшего хлеба из старых запасов Гарри. «Утренний» они отложили.
Гарри позволил ей только сейчас отпить чуть больше положенного; но она, поумнев после утреннего происшествия и драки, отказалась, и выпила так же, как и он, хотя умирала от жажды.
Вечером у них произошло еще одно происшествие.
Едва услышав знакомые шаги, Гарри молниеносно швырнул девушку за спину, накрыл одеялом сверху, и приказал молчать и не шевелиться — чтобы боевики не вспомнили о существовании пленницы.
По каменному коридору шло двое — они волокли за локти незнакомую девушку, всю грязную, оборванную, волосы колтуном, в шрамах, царапинах, синяках и ранах. Было видно, что ее долго-долго насиловали…
Они швырнули ее в камеру прямо напротив них и закрыли на ключ. И удалились, громко разговаривая на своем языке.
Девушка там не шевелилась, лежа на спине и практически не дыша. Рогозина аккуратно, шажок за шажком приблизилась к решетке, чтобы ближе ее рассмотреть. Ее гнало любопытство и страх. Гарри не встал даже со своего места; его лицо сейчас приняло самое нейтральное выражение.
— Как вы? Кто…
Девушка, что лежала напротив, зашевелилась, и к полной неожиданности рывком бросилась на прутья решетки, и жутко закричала во всю глотку, пытаясь согнуть их. Рогозина отпрянула от прутьев — ее она сильно испугала своим криком, и сердце колотилось в груди как бешеное.
На ее плечи легла рука:
— Галь, пошли. Ей уже ничем не поможешь. Посмотри в ее глаза… — обратил ее внимание на эту деталь Гарри. — В глазах человека ты всегда прочитаешь любую правду, запомни…
Девушка, мелко дрожа, послушалась. В чужих, обезумевших глазах напротив не было и искры понимания этого мира. Она кричала, выла и стонала, тряся прутья
— Идем, — увел Гарри ее от решетки. — Идем-идем…
Рогозина даже не сопротивлялась — мужчина положил ее на грудь, будто ребенка, и увел обратно на подстилку. Помог ей сесть, и успокаивал, гладя ее по голове. Она, ища защиты, жалась к нему изо всех оставшихся сил. Она и сама не поняла, как с глаз закапали слезы. К шумам с улицы прибавился заунывный и страшный вой-крик пленницы. Но Галина не плакала, пустыми глазам смотря на безрадостно желто-кирпичную стену, а Гарри ее неловко утешал:
— Все-все, все-все, все скоро кончиться… — он глядел куда-то поверх ее головы.
Девушка дернулась.
— Вот сейчас будет самое страшное…
Она, как во сне, подняла голову от его груди и тоже посмотрела на камеру напротив. Пленница напротив, наконец-то замолкнув, вешалась.
Она свила из остатков одежды петлю, перекинула ее через свое решетчатое окно…
Дальше у Рогозиной потемнело в глазах…
========== Глава 3. ==========
Сознание возвращалось неохотно. Девушка не могла понять, почему она лежит на спине и смотрит в потолок. Подняла голову, и тут же в нос ударил резкий притворно-гнилостный запах. Она закашлялась и зажала нос рукой.
К ней тут же подскочили.
— Очнулась! Ну, наконец-то…
— Гарри? Что?.. — и тут она завизжала, потому что она перевела взгляд на соседнюю камеру напротив — на нее пустыми глазами уставилась совершившая самоубийство девушка. Ее труп продолжал висеть в самодельной петле, лицо синюшное, язык высунут… по телу уже пошли фиолетовые пятна гниения и разложения… Жуткое зловоние наполняло воздух…
— Тихо, идиотка! — Рогозина хрипела и пыталась вырваться из его рук. Гарри зажал ей рот рукой — чтобы не смела кричать и привлекать внимание боевиков. — Ты своей смерти хочешь?! Еще хуже этой? — указал он на разлагающийся труп. — Уймись!
Она все еще дергалась в его руках и глухо выла, и он влепил ей пощечину. Это-то и привело ее в относительное равновесие.
Она затихла.
— Больше не будешь кричать? — она замотала головой, смотря в зеленые глаза. — Точно? Ну ладно… Живых надо бояться, а не мертвых! Ты же в морге-то небось практику проходила… когда училась.
— Там… понятно… — выдохнула она, — а тут, на твоих собственных глазах…
— Ну и что? — она глядела в его глаза и не понимала его ровного голоса. Будто обычную книжку читает, а не говорит о смерти.
— Как это?
— Это жизнь, девчонка. Кто-то умирает, кто-то рождается… Есть смерть, есть жизнь… Кто-то выбирает наркотический рай вместо жесткой реальности, кто-то пьет по-черному, кто-то делает аборт, убивая собственного ребенка… Это жизнь… Раньше поймешь — раньше смиришься. Это уже произошло.
— А… она так и будет висеть?
— Пока трупный запах не достигнет носа охранника. Наши вопли не в счет. По такой жаре тело будет разлагаться еще быстрее…
Рогозину резко затошнило, и она была вынуждена, согнувшись и прикрыв рот, срочно бежать в их импровизированный «туалетный» угол, где ее с силой вывернуло наизнанку…