Стальной арбитр
Шрифт:
Противники сшиблись с невообразимым гулом и треском. Ломались, как лучины, копья, пробивались и корежились доспехи, растаптывали всадников упавшие кони.
Затаив дыхание, смотрели жители Флера и латники резерва на сечу с другого берега реки Орн, но ничего не могли ясно разглядеть вдали, смешались на поле люди и эары, и непонятно было, кто побеждает.
Король Хуан вышиб из седла эара, которого избрал себе в противники, проткнул насквозь, как бабочку иглой, мощную, ростом почти в семь футов, тварь. Король бросил копье, застрявшее в теле эара, обнажил меч и сошелся с другим эаром-воином. Блеснуло лезвие, полетело наземь отсеченное щупальце с клешней; не заржал от боли, а зашипел по-змеиному раненый эарский конь. Ударил секирой эар, полетели искры, но выдержал
Из-под забрала королевского шлема донесся булькающий всхлип, Хуан уронил меч и склонился на гриву жеребца. Некому было помочь владыке, остался он один, не было вблизи ни одного живого рыцаря.
Королевский стяг упал.
Казавшиеся неудержимыми, как темный смерч, порожденный грозовой тучей, эары остановились, встретив достойного противника. Подошла на помощь рыцарям пехота. Ужасная кавалерия нелюди таяла, поле покрывали ковром тела поверженных тварей, угасали глаза эаров, конвульсивно вздрагивали, щелкали в последний раз клешнями, подыхая, химерические кони. Эарские полководцы сообразили, что их конному воинству приходит конец. В отчаянном броске около тысячи уцелевших тварей устремились к реке Орн, к мосту, стремясь прорваться в Флер, полный ранеными. Железной стеной нелюдь встретила тяжелая пехота германцев, набранная в собственных владениях и любовно выпестованная маркграфом фон Виеном. Эары смогли прорвать строй первых линий оборонявшихся германцев, но их остановили длинные копья последующих. Меньше часа прошло с начала кавалерийской атаки до того момента, когда все было кончено. За десять тысяч уничтоженных эаров люди заплатили жизнями полутора тысяч германских пехотинцев и двенадцати тысяч воинов Испании, в одночасье лишившейся короля и большинства храбрейших рыцарей-дворян – цвета нации. Не досчитаются также в таежных поселках, что у шахт и заводов далекого от Франции Урала, двухсот русичей, прошедших полмира и погибших тут, на чужой земле.
…Над Энфийской равниной ярко сияло Солнце на безоблачном небе. Ни малейшего дуновения ветерка.
Армия Континентального Имперского Союза медленно отступала. Давно умолкли пушки, полчаса назад рухнула, подрубленная догадливыми эарами-воинами, последняя катапультная башня. Эары резко усилили натиск на правый фланг, где находились воины Великого князя Московии Михаила и рыцари Тевтонского ордена, усиленные чешской пехотой. До сих пор на главном направлении эары не вводили в бой кавалерию.
Коннетабль в отличие от внешне бесстрастных императора и Великого имперского арбитра нервно ходил по вершине холма, до боли стиснув в руках подзорную трубу, через которую периодически осматривал поле битвы. Эарское войско казалось ему бесконечным, очередные шеренги волнами накатывались на людей, разбивались брызгами мертвых тел, за ними следовали другие, и не было им конца. В центре и на правом фланге, в миле от линии соприкосновения войск, стояли два больших отряда кавалерии эаров, примерно по пятнадцать тысяч тварей в каждом. Именно они более всего беспокоили сэра Томаса – что может сотворить конная лава нелюди, показала час назад атака позиций испанцев и попытка прорыва в Флер. Сам того не замечая, коннетабль начал произносить мысли вслух:
– Чего же они ждут? Когда наш правый фланг отступит дальше, и тогда пошлют кавалерию развить успех? А чтоб мы не могли перебросить подкрепления, атакуют еще и в центре…
Император удивленно посмотрел на коннетабля:
– Сэр Томас! Мне понятны твои опасения, однако хочу напомнить тебе, что у нас есть и магическое оружие, – Торренс I возвысил голос. – Настал черед
Вспыхнули глаза герцога Стила, тревожно зароптала свита – одно упоминание о магическом копье нагоняло на людей благоговейный страх. Посвященные вышли из шатра, окружили ларец, где спал небольшой кристалл, обладавший мощью многотысячной армии. Первую фразу потребного заклятия произнес сам Великий имперский арбитр, другие подхватили хором. Незнакомых с магией такой силы адъютантов и придворных сковал леденящий ужас, им казалось, что вдруг наступила суровая полярная зима – так холоден стал воздух на вершине холма Вечного Стража.
Ледяной кристалл дрогнул, вспыхнула бархатная обивка ларца, потом и сам тяжелый ларец из драгоценного металла исчез, испарившись, словно капля воды на раскаленной плите. Копье Из Льда повисло в футе над оплавленной поверхностью земли, людская магия нацеливала его.
Проснулся в глубине кристалла собственный странный разум, увидел всепроницающим взором врага – скопище отвратительных существ на конях, будто пришедших в реальный мир из бредовых видений воспаленного мозга безумца. Не видимая простым глазом река энергии вливалась в кристалл, с каждой секундой возрастала и без того чудовищная мощь магического оружия, достойного богов.
Пришла в движение эарская конница и, как предвидел коннетабль, ринулась в атаку на центр и правый фланг имперской армии. Ряды пеших эаров расступались перед огромными конями-монстрами, часто нерасторопные эары-рабы не успевали уйти с дороги и втаптывались в землю, мозжились острыми копытами. Что для короля нелюди гибель каких-то ничтожных слуг, когда идет битва за власть над миром?
…В рядах дружинников ярославского князя Владимира, что имел за страсть к строительству новых палат и храмов прозвище Зодчий, стояли двое. Дружинник Прокл был высок и жилист, бороду имел окладистую, начавшую седеть. Перевалило Проклу за пятьдесят, опытный был боец – еще при прежнем князе Димитрии хаживал в южные степи, где бились русичи вместе с булгарами и полонийцами с империей Полумесяца. Шрам, оставшийся на память о том походе, не могла скрыть густая борода с усами, тянулся он, как русло высохшей реки в пустыне, через всю щеку, корежил нос.
Держал Прокл за плечо племянника родного Ваню – этот дружинник только-только мужчиной стал и бородой пока не обзавелся. Успел Прокл пару раз сразиться с эарами и теперь давал последние наставления племяннику-новобранцу. Чуяло сердце старого вояки: недолго им осталось стоять в резерве. Прямо перед ними находился сам князь Владимир с ближними боярами. А дальше, через пятьдесят саженей, видны были спины сражавшихся латников-новгородцев. Напирала нелюдь сильно, наметанный глаз Прокла видел, что больше половины новгородцев полегло в сече, порубили они бойцов-эаров и теперь сражались с эарами-рабами.
– Не выдержать долго новгородцам, – глухо произнес Прокл, – хоть и остались в эарском полку одни рабы, но идет их на нас несчетно много. Ваня, помни, такой эар без когтей и отростков чудных, похожий на человека, но не жалей их, рази без пощады! Увидишь, что идет на тебя девка молодая да пригожая, копьем тыкает, не разевай рот, а бей ее! Это не девка, а нелюдь богомерзкая. Да и сказывали волшебники-Посвященные, что как только убьешь тело эара, так освободишь душу человека, полетит она на небо, рай заслужила душа-то своими страданиями… Так вот, Ваня, не робей, кто бы ни пёр на нас. Рубка начнется – держись меня, один на рожон не лезь, погибнешь вмиг, да и строй держать надобно.
Свирепо заревели боевые трубы, поскакал на фланг Владимир Зодчий с боярами, дабы не мешать лучникам при стрельбе. Двинулся пеший ярославский полк, прошел до половины пустую межу, отделявшую от бившихся впереди новгородцев. Немного тех осталось в живых, погибли восемь из десяти дружинников Вольного града, набранных из ремесленников, крестьян, торгового люда, рыбаков, что промышляют на Ильмень-озере. Остатки новгородских латников отступили, шеренги ярославцев раздвинулись, пропуская их. Чуть погодя присели Прокл и Иван вместе с другими воинами, поверх голов свистнули оперенные стрелы – били по мерно топающим эарам лучники.