Стальной Флегетон. Книга первая
Шрифт:
Дьявол, Эдриан Ропоника, убери эту дурацкую улыбку! Парень, парень, хватит, успокойся, соберись, успокойся!
Похожий одеждой на доктора, человек взял запястье Эдриана, пристегнул его ремнём к прутьям кушетки. Второй ремень закрепил прямо подмышкой, после, повторил действие с другой рукой.
– Нервничаешь, Эдриан?
Парень, наконец, победил улыбку. Взглянул на вставшего перед ним ментора:
– Нет, Артур-сэнсэй. Мой дух и тело готовы.
– Ты абсолютно уверен в этих словах?
"Врач" принялся закреплять ноги мечника: щелчок над лодыжками, щелчок чуть ниже паховой области…
– Да,
Человек в маске грубо вдавил голову Эдриана в железо – кожаные ремни закрепили лоб и шею.
– Я хочу спросить: старик Югиро по-прежнему противится прогрессу, и готовит еду на настоящем огне?
– Югиро-сэнсэй – великий воин. Прекрасный наставник. Я бесконечно благодарен Вам, за то, что отпустили меня к нему.
Жгуты обхватили максимально напряжённый пресс Эдриана, оставив открытой грудь. Сыграло что-то мужское – молодой воин попробовал повернуть голову набок, глянуть на лежащих рядом девушек, с которыми проводились те же подготовительные процедуры, но плотная кожа ремней не позволила и шелохнуться.
– Югиро – призрак прошлого, реликт ушедших веков, и то, что он ещё жив – нонсенс.
– Артур-сэнсэй…
Человек в белом халате сунул ремень Эдриану промеж зубов.
– Думаешь, япошка жив потому, что он такой гениальный воин? – с запрокинутой назад головой и бьющим в глаза ярким светом прожекторов, Эдриан уже не мог видеть ментора, но ясно слышал насмешку в его голосе. – Вовсе нет. Он жив потому, что сбежал. От войны. От судьбы. Он сошёл с пути клинка.
Оглушающий металлический скрежет родился над ухом Эдриана. Пот заструился по лицу против воли, и даже ремни не смогли сдержать дрожь по всему телу.
– Но, признаю, в одном он был хорош… И это качество крайне необходимо всем молодым воинам, доселе, разве что, получавшим синяки и порезы на тренировках.
Эдриан замычал: как бы ты ни был силён, как бы морально ни готовился накануне, но страх от сверкающей хирургической циркулярной пилы, с космической скоростью вращающейся всего в нескольких сантиметрах от твоих глаз, мгновенно выбивает из тебя весь боевой запал.
– Он умел терпеть боль. Начинайте!
На зависть любому бойцовскому псу, Эдриан впился зубами в толстую кожу ремня, как и мгновенно побагровевшая сталь впилась в его плечо. Вся та сила, что копили его руки долгие годы, часы ежедневных тренировок – всё пропадало, изливалось на пол, на ботинки и белые носки человека с пилой. С рычанием и стоном рвались мышцы и сухожилия молодых людей, их жёсткое мясо трескалось, не веря в предательство.
Вокруг каждого из десяти стремительно теряющих вес воинов возникло по три-четыре человека, с какими-то спреями, иглами, электронными приборами. Кровавый туман, пропитавший воздух приторным амбре, застилал взор Эдриана. Вот и отсоединилась первая рука, настало время второй, и лишь одна мысль просочилась сквозь бетонную стену боли – "надеюсь, зубы не треснут. А то и их придётся менять".
Процедура продолжалась. Вторая рука задёргалась, надеясь увернуться от плотоядной пилы, но куда там… Сквозь толщу агонии, Эд слышал крики – мужские, женские, справа, слева, сзади, сверху, снизу. Весь мир вопил, превратившись в пронзающий сознание
Лишившись второй руки, Эд скосил глаза – человек в белом корпел над его рваным мясом, не давая парню истечь кровью. Современная медицина достигла таких высот, что даже оторванная голова вовсе не означала летальный исход – при своевременном вмешательстве, само собой. Разумеется, существовали полностью заглушающие любую боль анестетики, но менторы Академии придерживались мнения, что лишь пройдя через эту боль самостоятельно, смаковав её в полном объёме, воин станет воином.
Замолчавшая на мгновение пила заверещала вновь – человек в маске сел перед Эдрианом, принявшись отпиливать ноги. Те самые ноги, его любимые ноги, сильные, жилистые, которыми он забирался на отвесные скалы без альпинистского снаряжения, которыми ходил по льду и углям.
На первом курсе, Артур Вальдорус спросил, тогда ещё, всех двадцати пятерых учеников – "Как вы думаете, зачем вы тренируете тело, если, через несколько лет, почти полностью его лишитесь?". Ответов было много: и про, якобы, тренировку духа, и про память мозга о движениях, так называемые, фантомные рефлексы – ибо стальные конечности не способны запоминать новые приёмы. Что-то ещё было тяжело вспомнить, отвлекали забрызганные кровью "доктора". Парень таки сделал усилие – нет, ответ сэнсэя так и не всплыл в воспаленном сознании… Может, его и вовсе не было?
Эдриан почувствовал, что повис. Необычайная лёгкость в теле едва ли сочеталась с непомерным грузом на сердце – ног у него больше не было.
Человек, из белого, полностью ставший алым, выпрямился:
– Ну, приступим к самому интересному.
Медитация. Концентрация. Было у них одно такое упражнение: они сидели в позе лотоса весь день, пока менторы терзали их разными способами – были руками, ногами, хлыстами, деревянными клинками, ломающимися об их тела и оставляющими занозы. Смертельные раны не наносились, остальные было необходимо вытерпеть. Именно на этом этапе отсеивалось наибольшее количество учеников.
Пила вгрызлась в грудь Эдриана, шаркая о кости. Необходимо кое-что заменить, вживить в грудную клетку, для улучшения ряда параметров: небольшая канистра с кислородом, чтобы можно было задерживать дыхание более чем на три часа; поглотители электрического тока, чтобы, например, не опасаться внезапно остаться посреди поля в грозу.
Пила сделала пару витков, и уже другой экзекутор снял с Эдриана грудную клетку, словно открыл детский сундучок со сладостями. Например, с джемом. Да, это джем. А это – сахарная пудра, и не говорите, что она больше похожа на опилки костей!
Пила умолкла, и Эд начал ощущать, будто тонет. Теряет доступ к кислороду, связь с миром, оставшимся наверху, на поверхности.
К чёрту вашу Академию! Пропади она пропадом! Прикрепите мне руки и ноги обратно, да я пойду домой! Ах, да… У меня ведь нет дома. Некуда идти.
Все новобранцы Академии – беспризорники, которых менторы забирают из приютов или находят прямо на улицах. Выбирают только самых крепких, самых яростных. Тех, в чьих глазах читается желание выжить.