Стальной пляж
Шрифт:
— Тебе всё верно сказали. Я думала, мы идём сюда именно за этим — провернуть одно дельце. Но после того, что ты только что рассказала, я тебе не продам.
— Я рассуждала следующим образом, — начала я, недоумевая, чем таким она торгует, — если ты привыкла проворачивать незаконные сделки, заниматься чем-либо, о чём не слышит ГК, то у тебя должны быть способы скрывать свои действия.
— А, теперь поняла. Разумеется. И это — один из них.
Лиз медленно покачала головой и в раздумье описала небольшой кружок.
— Вот что я скажу тебе, Хилди. Мне доводилось видеть родео, трёхголового человека и то, как утка пердит под водой, но это — самая безумная вещь, с которой я когда-либо сталкивалась. Это меняет все правила.
— Ты о чём?
— О куче всего. Я никогда не слышала о том, что память можно обмануть.
— Так сказал ГК, и мой друг тоже слышал о подобном методе.
— Ну-уу… впрочем, не это нам на самом деле важно. Это непотребство, но я не знаю, что могу с этим поделать, и не думаю, что это на самом деле меня касается. Во всяком случае, надеюсь, что нет. Но то, что ты рассказала о том, как ГК спас тебя, когда ты пыталась покончить с собой в собственном доме… Есть одна вещь, главным образом благодаря которой я до сих пор разгуливаю на свободе. Мы, торговцы, называем её Четвёртой Поправкой. Это серия компьютерных программ, которая…
— Я слышала это название.
— Так вот. Которая занимается розыском и накладывает аресты. Это всемогущий и всепроникающий компьютер, который, если мы предоставим ему свободу действий, превратит Большого Брата в подобие моей незамужней тётушки Вики, которая подслушивает под дверьми спален, прислонив к двери чашку и прижавшись к ней ухом. Сопоставь это с тем фактом, что каждому есть что скрывать, у каждого есть нечто, о чём лучше бы никому другому не знать, даже если в этом нет ничего незаконного. У каждого есть милое маленькое право на частную жизнь. Думаю, нас спасло то, что людям, писавшим законы, тоже было что скрывать, как и нам, всем остальным. Так вот, мы в нашем… кхм… "преступном подполье" делаем вот что: избавляемся от лишних глаз и ушей в наших собственных домах — и прямо там занимаемся своими делишками. Мы знаем, что ГК подслушивает и подсматривает, но не та его часть, которая распечатывает ордера на арест и стучится в двери.
— И это срабатывает?
— До сих пор срабатывало. Если вдуматься, это звучит неправдоподобно, но я большую часть жизни ввязывалась в неприятности и выпутывалась из них с помощью именно этого метода… главным образом связывая ГК его же собственным словом, раз уж ты сейчас об этом упомянула.
— Звучит рискованно…
— А то! Но за всю жизнь я ни разу не слышала ни об одном случае, когда бы ГК использовал улики, полученные незаконным путём. И я говорю не только об арестах. Я говорю о выстраивании правдоподобного уголовного дела и выдаче ордеров — о ключевых моментах всей работы по розыску и задержанию преступников. В одном из своих воплощений ГК слышит нечто, что можно было бы вменить человеку в вину — или, по крайней мере, чего было бы достаточно судье для выдачи предписания о розыске или об устранении ошибки. Но ГК не докладывает сам себе обо всём, что знает — если ты понимаешь, о чём я. Он разделён на сегменты. Когда я говорю с ним, он знает, что я творю беззакония, и я знаю, что это ему известно. Но та часть его сознания, что общается со мной, не сообщает то, что ей известно, его законотворческой и оперативно-розыскной части.
Мы прошли чуть дальше, обе занятые обдумыванием сказанного Лиз. Я заметила, что мои откровения заставили её почувствовать себя крайне неуютно. Я бы на её месте тоже занервничала. Я никогда не совершала ничего более серьёзного, чем нарушение общественного порядка: попасться слишком легко, да мне никогда особо и не хотелось заниматься ничем противозаконным. Да и, чёрт побери, на Луне не так много вещей считаются по-настоящему незаконными. Большинство поступков, за которые в девяноста девяти процентах случаев можно было получить срок в прошлом — употребление наркотиков, проституция и азартные игры — а также организации, которые помогали несознательным гражданам предаваться этим порокам — на Луне все являются неотъемлемыми правами человека. А насилие, не приводящее к смерти, — это просто насилие, за которое назначают штраф.
Большая же часть преступлений, за которые по-прежнему преследовали по всей строгости закона, была так отвратна, что мне даже думать о них не хотелось. И в который раз я задалась вопросом: во что такое впуталась королева Англии, что именно превратило её в "нужного человечка"?..
Самые большие проблемы блюстителям
Тут снова заговорила Лиз, откликаясь на мои собственные мысли:
— Знаешь, преступность ведь — не такая уж серьёзная проблема. Иначе гражданское население в своей великой мудрости потребовало бы заключения самого себя в некое подобие электронной клетки — к чему, я всегда опасалась, мы в конце концов рано или поздно придём. И всё, что для этого потребовалось бы, — это переписать несколько программ. Тогда нас ждёт грандиозная облава, величайшая с тех пор, как Джон Уэйн [44] отогнал своё стадо в Эйбилин [45] . И, знаешь, это может случиться со дня на день. Где-то за миллисекунду ГК распоётся перед копами, что твоя канарейка, и секунды три спустя они уже смогут распечатать ордера на аресты. Вот только в чём загвоздка, — Лиз рассмеялась, — у нас наверняка не хватит копов, чтобы всех арестовать, и тем более не найдётся достаточно тюрем, чтобы пойманных посадить. А так можно распутать любое преступление со времён Вторжения. Ум за разум заходит, стоит только об этом подумать.
44
Джон Уэйн (1907–1979), американский актёр, режиссёр, продюсер. Настоящие имя и фамилия — Мэрион Майкл Моррисон. Уэйн настолько слился со своим образом первопроходца Дикого Запада, что почти невозможно отделить актёра от его героев.
В 1939 г. Уэйн снялся в роли Ринго Кида в фордовском "Дилижансе" (Stagecoach) — самом знаменитом вестерне в истории кино. И тогда же начал твориться миф о нём. В 1969 г. актер получил единственный в своей жизни "Оскар" за роль Рустера Когбурна, одноглазого помощника шерифа в "Настоящей выдержке" (True Grit) Генри Хатауэя. Хотя лучшей картиной заключительного десятилетия его карьеры была вообще последняя в жизни — "Стрелок" (The Shootist, 1976) Дона Сигела, в которой он сыграл по сути дела самого себя: умирающего солдата, накануне смерти начинающего осмысливать свою жизнь и свою легенду.
45
Эйбилин (Abilene) — город в штате Техас (США), место действия большинства вестернов.
— Не думаю, что это случится, — возразила я.
— Нет, если всё как следует обдумать, всё, что ГК делает с тобой, — это и впрямь для твоего же блага, хоть я подобных гадостей и не перевариваю. Я имею в виду, самоубийство — наше гражданское право, разве не так? И какого чёрта этот хрен спасал тебе жизнь?
— Честно говоря, как ни противно в этом признаваться, но я рада, что он меня спас.
— Ну-уу… я бы тоже обрадовалась, но, знаешь ли, тут дело принципа. Послушай, тебе следует знать, что я не собираюсь молчать об услышанном. Ага? В смысле, расскажу всем моим друзьям? Не называя, разумеется, твоего имени.
— Конечно, расскажи! Я знала, что ты захочешь.
— Возможно, мы должны как следует подстраховаться. Не могу представить, что можно было бы сделать прямо сейчас, но у меня есть пара-тройка друзей, которые наверняка захотят поломать над этим голову. Думаю, ты понимаешь, что тут самое страшное. Он нарушил основную программу. И если смог сделать это один раз, сделает и в другой.
— Поймать тебя и вылечить от твоих преступных наклонностей может рассматриваться как… скажем, нечто ради твоего же блага.
— Вот именно, вот как раз к тому и ведёт этот дерьмовый образ мыслей! Дай им палец, и они всю руку отхватят.
Далеко впереди снова показалась галерея для посетителей. Мы возвращались. Лиз остановилась и принялась чертить носком обуви бессмысленные узоры в пыли. Я вообразила, что ей хочется ещё что-то мне сказать, и почувствовала, что она вот-вот нарушит молчание. Я задрала голову и снова увидела несущийся по крутой дуге поезд аттракциона. Лиз подняла на меня глаза: