Стальной призрак
Шрифт:
«Может, он и прав, – подумал Логунов. – У меня опыт, конечно, тоже есть, но лейтенант танковую школу закончил, а их там многому учили. Может, и проще одному танку просочиться, а остальным на себя отвлекать врага. Черт, тут голову поломать надо, прежде чем решение принимать. Что там, в корпусе, решат?»
Приказ штаба корпуса был коротким:
«Эвакуация всего госпиталя полностью. Любой ценой сберечь инструкции к импортным лекарствам».
Это означало: возвращаться в полном составе.
Соколов поморщился и сдвинул шлемофон на затылок. Теперь уже не важно, как ты считаешь. И нет возможности
Посмотрев на карту, Алексей пометил карандашом небольшую поляну в лесном массиве – единственное место на их пути, где можно на время спрятать пять танков. Подергав Логунова за штанину комбинезона, лейтенант сунул ему карту и показал точку.
– Идем туда. Там передышка, осмотр машин и подготовка к переходу с боями.
Старшина взял карту и кивнул.
Танки свернули за машиной ротного командира к лесу. Через полчаса «тридцатьчетверки» уже стояли по краям поляны, замаскированные нарубленными ветками и стволами молодых осинок.
Соколов спрыгнул с брони, дождался, когда соберутся командиры других танков. Он коротко довел до них приказ штаба корпуса. Группа возвращается в полном составе, прорываясь с боем. Сведения велено доставить командованию любой ценой. Поэтому Соколов приказал всем экипажам осмотреть свои машины, подготовить их к сложному маршу. Если есть сомнения, то лучше произвести ремонтные работы сейчас. В противном случае придется бросать технику на марше. Даже из-за поломки подвески или повреждения гусеницы. Состояние танков Соколов приказал доложить через час. Но командиры не стали тянуть время. Опытные экипажи прекрасно знали состояние своих машин, следили за ними, учитывали все технические проблемы.
– На «семерке» правый ведущий каток может заклинить в любой момент, – первым доложил Логунов. – Повреждение вала и редуктора. Можем дотянуть, а можем и встать посреди поля.
– У нас отбойник сорвало, – доложил старшина Шевырев. – Без сварки ничего не сделать. Если придется много маневрировать, сорвет к чертям гусеницу.
– У меня доворота башни нет, – продолжил сержант Началов. – Болванка угодила прямо под башню. Примерно девяносто градусов и все.
Получалось, что больше всего пострадали машины из взвода Соколова. Оба танка лейтенанта Задорожного оказались в лучшем состоянии.
Отпустив командиров машин заниматься матчастью, Алексей сел с Задорожным на пенек и достал планшет с картой.
– Вот что, Серега. – Соколов сбросил шлемофон на спину и пригладил потные волосы. – Мои могут не дойти. А приказ прозвучал однозначно: документы доставить любой ценой. Во время боя, если нарвемся на немцев, что-то менять будет поздно. Поэтому поступим так. Ты берешь оба штабных портфеля с документами и идешь в голове колонны. Нарываешься на немцев и уходишь от боя. Немцами займусь я, а ты прорываешься другой дорогой к Воронежу.
– Так, значит, решил, – вздохнул Задорожный, пожевывая травинку. – Ты командир, имеешь право. Только, может, лучше всей силой прорываться? Пять танков – это вам не стакан семечек. Пять «тридцатьчетверок» остановить не так просто. Немцы еще не научились нас подбивать, у них пушки на легких танках слабоваты, а средних не хватает. И артиллерийскую засаду они нам не устроят, потому что нас никто не ждет.
– Не ждет? – хмуро возразил Соколов. – А разгромленная колонна с двумя штабными машинами? Думаешь, немцы не ломают сейчас голову, кто устроил такое на дороге? Наверняка и раненые
– Значит, их истребители будут барражировать над тылами и искать нас, – вынужден был согласиться Задорожный. – Значит, у них уже есть приказ опасаться нескольких советских танков, выходящих из окружения. Думаю, мы все в одинаковом положении, Леша. Нам просто не дадут разделиться, не дадут выйти из боя.
– Ничего подобного, – вдруг улыбнулся Соколов. – В немецком приказе в разделе описания тактической обстановки сказано, что у командования армии нет точных сведений о положении советских войск на подходе к Воронежу. Они знают, что к Воронежу отходят наши 40-я, 60-я армии и 5-я танковая армия. Но где эти армии, как растянуты наши части, они и представления не имеют. Как и мы об их частях. Сейчас такая неразбериха, в которой легко затеряться. Они могут нашу атаку расценить как удар больших танковых сил, оказавшихся у них в тылу. Ты пойми, Сергей, что это очень важные документы, важнее, чем моя или твоя жизнь. Тут цена вопроса – прорыв немцев к каспийской нефти. А это значит, что речь идет о том, сколько еще продлится война. Понимаешь?
– Понимаю, – кивнул Задорожный. – Ты не волнуйся, если надо будет, я прорвусь. Доставим документы во что бы то ни стало. На пузе поползу, но доставлю. Не сомневайся, командир.
– Ну и хорошо, – засмеялся Алексей, хотя ему было сейчас совсем не до смеха.
Ответственность давила на плечи многотонным грузом. А если не получится? Если не доставят? Если их всех подожгут уже через десять километров? Все, катастрофа.
Соколов глубоко вздохнул. Только без паники! «Ты что, первый раз в рейде, – стал ругать себя лейтенант. – В 41-м такого хватил, и ничего – живой. И люди живы. Выберемся, ты же знаешь, как это делается! Подотри сопли, командир Красной армии!»
Алексей обходил танки, наблюдал за работой экипажей, задавал вопросы. Настрой у танкистов был хороший, боевой. И работали они без суеты, сосредоточенно. Лейтенант ловил на себе внимательные взгляды подчиненных. Каждый хотел убедиться, что командир уверен в том, что собирается сделать, хорошо понимает и саму задачу, и как ее выполнить. Уверенность командира – половина успеха, потому что ее видят бойцы. Они верят в него и в успех боя. А значит, они верят и в себя. И Соколов старательно делал вид, что все хорошо, что ничего необычного в предстоящем прорыве нет.
Обойдя танки, он вернулся к своему экипажу.
Логунов, увидев подходившего командира, застегнул воротник гимнастерки, но Алексей жестом остановил его:
– Ну как, ребята?
– Нормально, – кивнул старшина, не удивившись вопросу.
На войне не так важно, в каком состоянии оружие, драться насмерть и даже победить можно и лопатой. Просто победа обойдется дороже. Важнее моральное состояние солдата, его боевой дух, готовность сражаться и умереть за свое дело. Если солдат не готов сражаться, если его дух слаб, то он и с самым современным оружием проиграет бой. Это знал и командир, и старшина, прошедший не так давно Финскую войну.