Стальной призрак
Шрифт:
– Коля, не надо думать, когда любишь, – усмехнулся Соколов. – Надо просто любить и верить – ей и в то, что все закончится хорошо. Как там поживает твоя Лиза?
Бочкин расплылся в блаженной улыбке, уши его предательски зарделись. Еще бы, командир сказал: «Твоя Лиза!» Соколов боковым зрением заметил, что Логунов, стоя у танка, внимательно смотрит на них. Смотрит с нежностью, хотя, по возрасту, Коля вполне годится Логунову в сыновья. Да и не только по возрасту. Ведь Василий Иванович ухаживал перед войной за матерью Бочкина.
– Николай, собери заряжающих из других танков и передай мой приказ отправляться на кухню.
– Есть! – расплылся в довольной улыбке Бочкин. Чуть было не приложил руку к голове, но вспомнил, что пилотка осталась в танке, снова смутился и полез по броне наверх.
Соколов посмотрел вслед заряжающему, потом подошел к сибиряку:
– Как, Василий Иванович?
– Все готово, командир. Семен с Русланом два пальца на левой гусенице поменяли. У Началова тяга фрикциона полетела. Заменили. Шевырев мучился с ТПУ, но Руслан помог, разобрался, починили. Снаряды и патроны приняли, машины проверили, масло залили из своих запасов. Ждем, когда лейтенант Задорожный с солярой прибудет. Заправимся и айда!
Логунов говорил не спеша, понимая, что сейчас командиру требуется не доклад по стойке «смирно». Давно у них в экипаже исчезла эта строевая обязаловка в отношениях. Сроднились. Когда при посторонних или при начальстве, тогда, конечно, надо блюсти Устав и марку держать. А когда наедине или на отдыхе…
– Коля как, Василий Иванович? Принял ваши отношения с матерью?
– Можно сказать и так, – солидно кивнул старшина. – Да он парень-то добрый, понимающий. И мать любит. Ему ведь главное, чтобы она счастлива была. А у нас с ним вроде уж наладились отношения. Столько времени вместе в одном танке. Столько раз на пару в глаза смерти смотрели. Я думаю, я ему как частичка дома, он, когда рядом со мной, вроде и по дому, и по матери меньше тоскует.
– А вы? – хитро прищурился Соколов.
– Да и я, что тут греха таить, – улыбнулся открытой улыбкой старшина и пригладил волосы с заметной сединой.
Соколов обошел «семерку», проверил, как Омаев с механиком-водителем укладывают инструмент, и пошел к другим танкам роты. Улица была пустынной. Машины стояли вдоль брошенных, поврежденных, часто почти до основания разрушенных снарядами домов. Некоторые здания были тронуты пожарами, сады раздавлены гусеницами танков. Ни жителей, ни петухов, ни собак.
Он машинально выслушивал доклады командиров экипажей, кивал, задавал вопросы, а сам все время возвращался мыслями туда, в позднее лето 41-го года, белорусский городок Мосток под Могилевом.
Алексей очень хорошо понимал Колю Бочкина. Получить письмо от любимого, близкого человека на фронте – это как глотнуть свежего воздуха, на миг очутиться в светлом мире без войны, крови и дыма пожарищ. Это очень важно на войне – получать письма.
Самого Алексея вот уже почти год греет маленькая записка, написанная на клочке тетрадного листка аккуратным девичьим почерком:
Алешенька! Мой дорогой командир! Нас срочно отправили в город. Зачем, сказать не могу. Ты сам понимаешь, что этого говорить нельзя. Я не знаю, когда мы теперь с тобой увидимся, милый. Война, страшная война на нашей земле. Ты командир Красной армии, я комсомолка. Но я не это хотела тебе сказать.
Леша, если мы не увидимся больше, если нас разбросает эта война, помни, что я всегда любила и буду любить тебя. Только тебя одного! И я буду хранить
Соколов перечитывал эту записку только тогда, когда оставался один. Нет, он не стыдился девичьих признаний, не боялся перестать казаться мужественным командиром в глазах подчиненных. Он как раз был счастлив, что заслужил любовь Оли, гордился этим неимоверно, но… эту записку, как и признание в любви, он считал делом настолько личным и глубоким, что предавать огласке, делиться с кем-то просто не мог. И не хотел.
Мужественная девочка, ребята – вчерашние школьники. Они там, в тылу у немцев, на оккупированной территории делают все, чтобы приблизить победу, чтобы нанести урон гитлеровцам, показать им, что советский народ не сломлен, даже под пятой агрессора.
Когда они уходили к линии фронта на своей «семерке» вместе с экипажами, освобожденными из немецкого плена, на возвращенных в строй танках, которые до этого захватили немцы, Алексей звал Олю с собой. Но девушка отказалась из-за своего больного отца, который обязательно умер бы без нее. А оставлять его на попечение чужих людей, даже своих друзей, Оля считала нечестным. Трудно было всем, а она, получалось бы, просто сбежала. Она так не могла – предать своего отца, своих товарищей.
И они ушли, а она осталась. И что с ней, Алексей не знал, боялся думать о страшном, надеялся, что скоро настанет время, когда они ворвутся на окраину Могилева, снесут танковым ударом немецкие укрепления и освободят город и маленький поселок Мосты. И Оля выйдет на пыльную дорогу, изрытую гусеницами, а в ее руках будет букет полевых ромашек.
– Что, трудное нам дело предстоит, Алексей Иванович? – раздался рядом мягкий голос Бабенко. – Вас что-то беспокоит?
Соколов повернулся и не удержался от улыбки. Сколько раз он видел во время отдыха, когда экипаж выходил из боя, как по-отечески Бабенко заботился о других членах экипажа, особенно о молодых танкистах – Коле Бочкине и Руслане Омаеве. Он им и тушенки побольше подкладывал, приговаривая, что растущему организму надо питаться лучше, и командира укрывал брезентом, когда тот задремывал возле танковой гусеницы после ночного марша, приговаривая, что все начинается с простуды, с холодной земли. Бывший инженер-испытатель с Харьковского танкового завода, добровольцем ушедший на фронт, особую заботу проявлял к своему командиру. Когда они оставались наедине, он даже называл лейтенанта по имени и на «ты». Может, Алексей напоминал ему сына? Хотя никто из экипажа никогда не слышал о том, что у Бабенко были жена и дети.
– Обычное дело, Семен Михайлович, – пожал плечами Соколов. – Все как на войне. Вы бы поспали немного, а то вам всю ночь за рычагами придется провести.
– Да-да, конечно, – согласился Бабенко и улыбнулся ободряющей улыбкой. – Хотя, что мне рычаги, они мне как родные.
Через час, когда экипажи подкрепились принесенной с кухни мясной кашей, Соколов вместе с лейтенантом Задорожным собрали командиров машин и расстелили на траве карту района предстоящих боевых действий.