Стальной волосок (сборник)
Шрифт:
– Ты что же, мон шер, гуляешь до ночи, тогда как… Ох, здравствуйте, Кондрат Алексеевич, милости просим… Платоша! У нас гость!.. – А Павлушке погрозила пальцем (тот виновато посопел для порядка; так же для порядка показал ему кулак «Г’ри-ша»).
– Полина Федоровна, ты мальчонку шибко не ругай, – попросил «дядя Луков». – В эти годы только и порезвиться. А вообще-то он парнишка башковитый… Платон, доброго здоровья. Разговор есть к тебе…
Ушли в другую комнату, и Кондрат – давний сосед и приятель с детской поры – сказал Платону
– Про Павлушку я. Вы не серчайте, что он часто стал у нас в доме крутиться. И с Сонюшкой подружились, и Стеша его то и дело возьмет да приголубит… а главное – нашел он свою жилку. Приглядывается к моей работе, помочь норовит. Пальцы его к дереву просто чудо какие чуткие. И тяга в душе. Ты его к торговому делу не приохочивай, пускай идет в резчики. Вырастет – меня за пояс заткнет, это я тебе говорю со всей твердостью…
– А я чего… – Максаров поскреб бороду. – Я и не думал неволить. Пускай выбирает в жизни чего душа просит…
– А ежели так, то, может быть, отпустишь жить ко мне? Было бы ему сподручнее учиться мастерству…
– Здесь опять же ему решать, – рассудил Максаров. – Они с Гришуней-то неразлейвода…
И тут-то и родилась у Платона Федоровича мысль: чтобы стали Луковы Павлушкиными крестными.
– Если Полина (дай Господи) разрешится благополучно, в один день и окрестим – новорожденного и отрока Павла.
Так и случилось вскоре…
Павлушка не переселился к Луковым насовсем. Но случалось так, что жил там подолгу. В общем, оказалось, будто у него сразу два дома. Ну и ладно, чего делить-то! Лишь бы всем было спокойно на душе…
Весною, кроме множества всяких дел, озаботился Платон Филиппович еще одним. Каменные плиты на Затуренском кладбище стали старыми, с трещинами и лишаями, несолидно как-то. И заказал Максаров новые, чугунные, в мастерских судостроительного завода. Гриша, когда узнал об этом, попросил:
– Дядичка Платон, можно еще одну?
– Господь с тобой, это для кого? – испугался Максаров.
– Для Агейки Полынова. Помнишь?… Ему дядя Кондрат крест сделал, да ведь это надолго ли? Деревянный… Агейка дружок был наш…
Грише хотелось добавить, что раз уж не суждена была Агейке долгая жизнь, то пусть хотя бы память останется на многие годы. Но сказать такое не смог, запершило в горле.
Платон Филиппович, живший тогда в постоянном опасении за родившегося недавно Илюшку, чувствовал, что не следует сердить судьбу, обижая хоть кого-то из мальчиков. Пускай и таких, которые не с нами, а «над нами» (царство им небесное). А еще одна плита – трудное ли дело…
Плиту положили на Агейкин холмик в начале июня. Крест оставили на прежнем месте. Раковина с острова Флореш лежала на прежнем месте. Гриша не решился поднять ее и послушать океанский прибой. Она была теперь полностью Агейкина, не надо трогать…
На плите были выпуклые буквы:
Отрокъ
Скончался 18 iюня 1854 года
восьми лhтъ отъ роду
Господь да пригрhетъ его добрую душу
В общем, как полагается. Но ниже, под похожей на снежинку звездочкой, было написано еще:
Агейка, мы тебя помним
Это Гриша настоял. Впрочем, никто и не спорил…
От кладбища пошли пешком, хотя могли бы вернуться на телеге. Зачем трястись, когда такое тепло и солнце. Было их пятеро: Гриша, Павлушка, Соня, Илюшка Маков, Оля… За воротами тянулся луг, по нему разбегались тропинки – к городу, к реке, к ближним деревням. Тропинки были узкие, ребята шли по траве, путаясь ногами в стеблях и листьях. Все мальчишки – босые. Павлушка зацепил голой лодыжкой крапиву.
– У, контажьён пикур…
«Зараза кусачая», – понял Гриша. А Соня, конечно, не поняла, но ощутила Павлушкину сердитость. И утешила:
– Зато красивая. Глянь…
В самом деле, длинный стебель крапивы был обвит другим стеблем – очень тонким, усыпанным крохотными розовыми колокольчиками.
– Повилика, – сказала Оля.
Павлушка перестал тереть ногу, весело удивился:
– По-вилика?!
– Да! – подтвердил Гриша и переглянулся с Павлушкой: мол, мы-то знаем, с чем и с кем это слово связано…
Павлушка оторвал кусочек стебля с несколькими цветами-малютками и понес перед собой на ладони.
…Туренские дома с деревянной резьбой были знамениты на всю страну. До сих пор и в России, и за границей выходят альбомы и научные труды про это редкое искусство. С фотографиями наличников, карнизов, подоконных досок, крылечек с узорчатыми кронштейнами и столбиками. Это детали старых домов – иногда еще сохранившихся, а чаще – исчезнувших, стертых временем и каменной архитектурой. Еще меньше, чем домов, сохранилось имен мастеров-резчиков. Они для жителей были кто? Художники разве? Так, вроде плотников… Но красота их работ от этого не становилась меньше…
Разные искусствоведы строят догадки и спорят меж собой: откуда в туренской резьбе, в сибирском городе, пальмовые листья, гирлянды южных фруктов, неведомые цветы и хитрые, нездешние какие-то узоры (будто кто-то подсмотрел рисунок на заморских островах). Кое-кто доказывает: это пришло от мастеров, которые резали богатые церковные алтари, покрывая их позолотою. А узорам для алтарей учились они у мастеров Москвы и Киева, к которым это умение пришло из Византии и западных стран… Наверно, так и есть. Но… может быть, не только так. Не приложил ли к этим узорам руку мальчик с Антильских островов?