Стальные посевы. Потерянный двор
Шрифт:
– Фей, – подсказал Озанна, за что получил в ответ строгий взгляд Джоната.
– Все так, мой принц. Они плодят эту ересь, потому что ею оправдывают деяния противоестественные.
– Магию? – тут уже вмешалась Ода.
– Моя дама, вот вам к чему сии глупости? Что ж, раз я уже взялся… Согласно их учению, искатель изначально родился дочерью, и по женской ветви она унаследовала от Дамы все ее чудесные умения, которые теперь феи называют дарами, а себя одаренными. Чушь! Кхм. Но так как жен, кроме нее, еще в мире не было, братья не различили в ней иную природу. Дама породила еще двух
– Так вот кого Ферроль называл «Первая после Дамы», – задумчиво протянул Озанна.
– Ох, а я и не удивлен, что этот подлец Ферроль – еретик! Простите, мой принц.
Озанна подал знак, что не оскорблен выпадом и полностью согласен.
– Если род фей идет от старшей сестры, то как она смогла произвести на свет дитя? Младенца разве возможно сделать, ну, без мужчины? – наивно расспрашивала Ода.
Брат Джонат замер и даже забыл дышать. Он выбирал между непристойным и кощунственным ответом, а потом и вовсе отказался:
– Нет! Нет. Довольно, моя дама! Я не посмею с вами обсуждать эдакое надругательство над природой человеческой.
– Вопрос-то резонный, – заметил Озанна, почесав подбородок. – Мне тоже интересно. Не осуждайте нас, брат Джонат. В Горме множество фей, и все как один не любят нашего дедушку. Может, дадите нам знание, которое авось пригодится?
Поторговавшись с собою, священник ответил:
– По легенде, она родила не одно дитя, а разрослась буйной кроной, подобно древу, – и каждой ветви передала по одному дару. А понесла она своих детей от мученика.
– Так его же убили, – не понял Озанна.
Брату Джонату, судя по выражению лица, с превеликим трудом давалась эта нелегкая беседа:
– Она его оживила.
– Что?! – хором спросили близнецы.
– Это был первый дар, который она использовала после побега. До того ей все давалось легко под взором Дамы, но вдали от матери ей, как говорят, пришлось искать магию в себе и в мире.
– Она поэтому зовется искателем? – спросила Ода.
– И как же ей это удалось? – вмешался Озанна.
– Хватит! Мой принц, моя дама, поберегите чистоту душ, она вам пригодится в походе. Наша добрая Матерь мира всея призрит кротких. На что вам сие лжеучение? Полно, говорю, полно.
Тот бурный вечер стал последним в часовне. Брат Джонат принес их дорожную одежду – новую личину – и большие ржавые ножницы. Ода все переживала, что ее особенность выдаст их обоих, но священник заверил принцессу в том, что девицы по всему королевству подражают ее образу.
– Что, конечно, греховно. Ведь Дама для того и задумала нас различными, чтобы мы не уподоблялись, –
– Чуднo как-то, – пробормотала Ода. – Мне так неловко быть собою и себя таковую показывать.
– Вы любимы Эскалотом, моя дама, – тепло говорил Джонат. – И если бы не страх заговора, могли бы открыто обратиться за помощью. Вас зовут Восторгающей Принцессой.
– Она знает, – сказал Озанна. – Тот странствующий жонглер на состязании поэтов клялся, что баллада «Моя дама, приводящая в восторг» посвящена Оде. Она тогда сидела красная, будто ее свеклой натерли.
– Надо мной все смеялись…
– Над тобой никто не смеялся, – возразил Озанна. – Твои хохотушки подтрунивали над жонглером. Бедняга ждал одобрения, а ты его и словом не одарила.
– Я не подумала.
– Да пес с ним. Не прячь в дороге лицо с особым рвением, иначе будет подозрительно.
Ножницы предназначались для шевелюры принца. В детстве оба они, Ода и Озанна, ходили золотоволосыми. С возрастом локоны Оды стали еще светлее и тоньше, как пух, а Озанна потемнел и по придворной моде отрастил вьющиеся кудри ниже плеч. Теперь его густой русый волос уменьшал их сходство, что было хорошо, но делал его почти отражением молодого Оттава I, отчеканенного на монетах и написанного на множестве портретов. И вот это было плохо.
Священник лязгнул ножницами.
– Мой принц, вас надобно сделать братом-защитником, извольте подставить ваше высокородное чело, – весело позвал Джонат, похлопав по табурету.
– Ох, настала моя пора капризничать и сокрушаться о внешности, да, Ода? – Озанна задорно ей подмигнул и проследовал к табурету. – Потрудитесь постричь меня пристойно.
– Я не цирюльник, но простому ремеслу обучен, мой принц, – хохотнул брат Джонат и, чтобы сделать линию среза ровной, надел на голову Озанны горшок.
На следующий день ожидалась коронация Ги. Лучшее время для побега близнецов, пока столица будет куролесить в гуляниях. Засветло люди начали собираться близ центральной площади, а к обеду там уже шумела толпа. В часовню ворвался переполошенный брат Джонат. Он прикрикнул:
– Резво, резво, собирайтесь!
– Что стряслось? Я полагал, мы не выступим до темноты, – растерянно ответил Озанна.
– Ваш брат пожелал короноваться в соборе! – бушевал священник.
– Без крыши? Разве позволено? – спросила Ода.
– А кто ему запретит? – с сожалением произнес Джонат. – Моя дама, поторопитесь, прошу! Вот-вот могут явиться гвардейцы.
– Нам сейчас не покинуть город. – Уже и Озанна стал заметно переживать. – Покуда ГиЙомма не окажутся во дворце в безопасности, на каждом углу найдется по стражнику.
– Верно, верно говорите, – согласился Джонат и нервно закивал. – Переждете в толпе, а потом с нею же покинете город. Не уходите первыми, но и не задерживайтесь.
– Озанна, я боюсь, – сказала Ода.