Стамбул. Сказка о трех городах
Шрифт:
В Афинах, на берегу реки Илисос, которая с 1956 г. скрыта под асфальтом и в которой когда-то омывал ноги Сократ, возмущая афинскую молодежь, так вот, восседает на этом месте некая расщелина золота, которая рассказывает тома историй {259} . Речь здесь – о монете, отчеканенной в Константинополе императором Аркадием в тот год, когда сыновья Феодосия разделили Римскую империю между собой: Аркадий, которому было 12 лет или около того, стал правителем Востока из Константинополя, а Гонорий, возрастом около восьми, – Запада. На этой монете Аркадий изображается победителем со штандартом в руках, а на реверсе – крылатая Ника попирает ногами пленника {260} .
259
Храм на Илисосе стоял, по крайней мере, до 1778 г. Потом османцы разобрали его на строительные
260
См. www.forumancientcoins.com/numiswiki/view.asp?key=victory
Она представляет собой сочетание греко-римской символики и знаменует момент разделения мира, когда Запад обратил взгляд на Восток, а Восток – на Запад. Вместе с этой монетой в Византийский музей, расположенный в центре Афин, передали целый ряд предметов – «реликвии беженцев». Произошло это в 1923 г., после обмена населением на территории бывшей Османской империи, когда 1,3 миллиона греческих христиан пришлось покинуть Малую Азию, а 500 000 македонских турок и мусульман – оставить свои дома на континентальной части Греции. У большинства перемещенных жителей была с собой только надетая на них одежда и ручная кладь. Многие шли пешком по Эгнатиевой дороге – в обоих направлениях.
Это было примитивное разделение по идеологическому, конфессиональному и этническому признакам, а семена раздора были посеяны еще в Античности – в преданиях, повествующих о незримой границе между Востоком и Западом. Мы и сейчас пожинаем его скорбные плоды. Потому-то происхождение этой монеты и других находок точно не известно, зато более пространных легенд об этих предметах ходит множество.
Аркадий во многом был сыном своего отца. Он правил Константинополем в те времена, когда язычество и христианство были готовы вот-вот столкнуться.
В подтверждение ничтожности влияния эдиктов Феодосия на умы народа вновь запретили жертвоприношения, курение ладана и развешивание подношений на деревьях (хотя эти ритуалы продолжают исполняться во всем христианском мире и по сей день). При дворе в Константинополе чувствовалось недовольство. Религиозная реформа была задачей, которую нужно было завершить из принципа – скорее, для укрепления авторитета, чем из религиозных чувств. Затевать провокационный снос ряда языческих святынь в самом Константинополе было слишком рискованно, ведь в ходе программы по строительству церквей уже разрушили несколько святилищ. Многие с ужасом и отвращением наблюдали за тем, как воинственная толпа христиан в 404 г. ломала здание сената, однако в провинциях случаи таких нарушений еще встречались.
Накал праведного гнева православных особенно остро чувствуется в том, что произошло с храмом Марны в палестинской Газе {261} . Здесь была одна-единственная церковь, возглавляемая епископом Порфирием. Его так не любили, что, как утверждают, однажды преградили ему путь в город терниями, и епископу пришлось спасаться от разъяренной толпы язычников по плоским городским крышам. Газа долго сопротивлялась идеям христианства, при Диоклетиане здесь с удовольствием замучили множество христиан, и даже после водворения христианства как государственной религии епископам разрешалось владеть землями лишь за пределами городских стен.
261
Тут необходима осторожность – источники почти наверняка более поздние (см. Макмалена (1984), с. 86 и далее), и в них нам, возможно, предлагается поучительная история. Установить истину помогут дальнейшие археологические исследования и эксперименты.
В Газе поклонялись Марне (воплощение Зевса, у древних греков он отождествлялся с древним богом плодородия Дагоном) в храме, изначально построенном императором Адрианом. Епископ Порфирий специально ездил в Константинополь испрашивать разрешения ликвидировать языческие храмы в Газе. Его просьба достигла ушей, с большой охотой услышавших их – образованной, беззаботной и прославившейся своей красотой жены Аркадия, Евдоксии. И вот перед нами один из самых привязчивых образов на страницах истории Константинополя – могущественная и влиятельная императрица.
Бронзовая гиря для весов в виде бюста. Относится примерно к 400–450 гг. н. э. Бюст, вероятно, изображает одну из первых императриц Константинополя – возможно, Евдоксию
Евдоксия обладала влиянием и хваткой. В 1847 г. во время раскопок в центре города был найден пьедестал для скульптурного изображения императрицы, выполненного из серебра для ее прославления {262} .
Как утверждают
262
Фонд данных сохранившихся античных скульптур, LSA-27 (2012).
263
Марк Диакон, «Житие святого Порфирия, епископа Газского», перевод на английский Хилл (1913), с. 66.
Так вот, бронза плавится при температуре 950 °C. Температура в костре, в среднем, всего 427 °C. Т. е. эта яркая история эпохи раннего Средневековья (написанная Марком Диаконом и приведенная в начале этой главы) с описанием событий 402 г., на первый взгляд, попадает в разряд восторженного эсхатологического мифотворчества. Поэтому я вместе с группой химиков отправилась в пустынный карьер и попробовала восстановить ход событий {264} . Через несколько секунд после того, как мы намазали смоляную смесь на бронзовые двери в каменной раме и подожгли это варево, металлические двери выцвели и покоробились. Жар стоял жуткий. Свиной жир горит долго и медленно – через четыре часа температура в центре пламени составляла 980 °C. В тот день 402 г. небо Палестины, должно быть, окрасилось красным от огня, воздух дрожал от жара, а на улицах было не продохнуть от едкого черного дыма. Запертые внутри храма люди, которые, скорее всего, до последнего молились своим языческим богам, если не сгорели заживо, то задохнулись.
264
«Ancient Death Machines», программа из серии Ancient Discoveries на канале History Channel, показанная 25 февраля 2008 г.
В 407 г. на месте развалин храма выросла церковь. Ее возвели в честь императрицы, растащив оставшуюся после пожара кладку. Теперь в Палестине был новый храм, названный храмом Евдоксии. В самом же городе прекрасными мраморными плитами из языческого храма, которые были столь совершенны и священны, что ступать на них запрещалось, вымостили дороги – исключительное проявление неуважения.
Вполне возможно, что массовое истребление населения Газы было местью за вольную расправу с христианами, что творили столетие назад. Страшилки о гонениях так полюбились народу, что истории о кровавых преступлениях рассказывали детям на ночь. Например – предание о Перпетуе, которую где-то в 202–203 гг. н. э. предали мученической смерти на арене, чтобы развлечь правителя Африки Гилариана в его день рождения, а грудь ее товарки Фелицитаты сочилась молоком, ведь она только что разродилась {265} .
265
По-видимому, смерть Перпетуи сподвигла Тертуллиана обратиться в христианство. Он пишет, что «люди всякого возраста, пола, звания» (Брумбэк, 2013, с. 23) становятся христианами, потому что мысль о том, что такого рода человеческие жертвы богам более неприятны, безусловно, отрадна. Перпетуя, автор самого древнего сохранившегося сочинения, написанного женщиной, делает любопытное замечание о том, что она мечтает «стать мужчиной» (Барбара Голд 213, 156). Перевод с французского на русский Е. Карнеева, по изданию: Творения Тертуллиана, т. 1 (прим. пер.).
Но возникает вопрос: а было ли где-то в новой Римской империи место для христианского милосердия? Во что бы мы ни верили или не верили вообще, эти картины должны представать перед нашим взором, заставляя нас рыдать.
Беженцы первой волны нападений на языческие святилища и организации в 390-х гг., вопреки своей интуиции, зачастую устремлялись в Константинополь. Такими-то язычниками в бегах, которых в родном городе, похоже, встречали с распростертыми объятиями, были Гелладий и Аммоний из Александрии, отныне находящейся под властью Константинополя. Потом они стали учителями некоего Сократа Схоластика из Константинополя, который, в свою очередь, впоследствии подробно опишет одно из самых гнусных убийств в истории христианства. То, что таким как Гелладий и Аммоний удалось выжить в Константинополе, доказывает, что к некоторым язычникам все же относились терпимо, однако тем, кто решался плыть против этого нового христианского течения, грозила реальная опасность.