Стамбул. Сказка о трех городах
Шрифт:
Хотя дорожная схема современной Александрии и хранит следы древних улиц, чтобы найти сам древний город, нам пришлось углубиться в душные, тесные лабиринты надгробий, домов и складов – в город мертвых. Здесь вырезанные в камне римские солдаты с песьими головами охраняют гробницы, греческие архитравы оформлены египетскими орнаментами, а кроме того, где-то под этими улицами, без сомнений, захоронен и сам Александр Великий в гробнице, сочетающей греческие, македонские и египетские мотивы. После того, как римляне, свергнув Клеопатру (которая умерла тут в 30 г. н. э.), взяли этот город гедонизма и науки, все его культурное полотно оказалось пронизанным римским волокном {266} .
266
В Александрии ее основатель, Александр Великий, насадил языческий менталитет, ставший неотъемлемой сутью этого города. Александр обладал особым даром воспринимать лучшее, что его окружало – в том числе и в вопросах веры. В 324 г. до н. э. полководец этого странствующего по всему миру диктатора, Птолемей Сотер, положил в Северной
Александрия – город, где слова и ученость – валюта более твердая, чем зерно и золото. Это – место множества идей и множества богов, здесь знание обладало реальной силой. Портовые сборы в этом городе брали не деньгами, а папирусами. Тут возвели огромную библиотеку, где, по замыслу, должна была храниться вся мысль мира. В ней было собрано не меньше полумиллиона трудов, которые аккуратно вносились в каталог. Именно в Александрии Эратосфен рассчитал окружность Земли с точностью до 40 миль, Гален изучал возможности человеческого мозга, а Аристарх предположил, что Земля движется вокруг Солнца, а не наоборот {267} . Величие этого города опиралось на способность широко мыслить, тут вовсю проявлялась культурная дипломатия: сначала Александр Великий принял египетских богов, потом Птолемей занялся переводом Библии с древнееврейского на греческий {268} , а затем была написана Didascalia (Наставление апостолов), где была предпринята попытка совместить рациональное восприятие и богооткровение и где утверждалось, что философия и теология не только совместимы, но и обоюдополезны – все это могло стать образцом терпимого и снисходительного политического устройства.
267
Христианский автор, Климент Александрийский, писал: «Подобно сицилийской пчеле, собирая мед с пророческого и апостольского луга, запечатлевал он в душах слушателей чистую и святую мудрость». «Строматы», I, 1 (где-то 198–203 гг. н. э.), перевод на английский Шаффа (2012). Перевод на русский Е. В. Афонасина, по изданию: Климент Александрийский. Строматы. – СПб.: Изд-во Олега Абышко, 2003 (прим. пер.).
268
Судя по слогу в одном из его писем, он был настроен весьма решительно: «Теперь, поскольку мне очень хочется выразить свою благодарность этим людям и всем иудеям в мире, а также будущим поколениям, я решил, что ваши законы следует перевести с иудейского на греческий, что эти книги, возможно, пополнят собрание библиотеки». The Forgotten Books of Eden, 2.2, в переводе и под редакцией Платта (2006).
Именно благодаря зерну из Египта, которое отправляли из порта Александрии (на тех самых судах, что сейчас выходят на свет из-под слоя ила в гавани Стамбула) в зернохранилища, на мельницы и в пекарни Константинополя, жители Нового Рима не умерли с голода. Когда состоятельные люди заказывали предметы домашней обстановки, то велели украшать их изображениями Тихе, богини удачи, которая олицетворяла четыре крупнейших города того времени – Константинополь, Рим, Александрию и Антиохию. Все они отождествлялись с женскими образами. На одном особенно красивом декоративном изображении, выполненном где-то в 330–370 гг. и спрятанном после падения Рима, Александрия с Константинополем одеты, как близнецы: на обеих – шлемы с перьями, а в руках у Константинополя – рог изобилия и блюдо для священного напитка. Отношения Константинополя с Александрией очень близкие и дорогие, эти два города считались одной семьей. Однако же именно из столицы империи, из Константинополя, через Мраморное и Средиземное моря пришел конец, погубивший александрийские мечты.
На рубеже IV в. одна женщина, математик, астроном и философ Ипатия, которая жила и работала в этом городе, представила передовые труды. Сейчас в центре современного города во время раскопок в Ком-Эль-Дикке обнаружили ее классные комнаты. Эта находка – очень живописное зрелище, скрытое безликими современными многоквартирными домами и вечнозелеными кипарисами. На настоящий момент у самой обочины древней дороги (главная улица Александрии, шириной 30,5 метра, искусственно освещалась) из-под земли показалось 20 аудиторий. Здесь три ряда каменных скамей, где зараз умещалось около тридцати учеников. Преподаватель сидел на похожем на трон сиденье, перед которым помещалось небольшое возвышение, стоя на котором, как мы думаем, ученики высказывали свои мысли группе. Навес защищал от горячего египетского солнца. Даже несмотря на то, что в пыли вокруг теперь лениво валялись собаки, а бывшие аудитории затянули сорняки, в Ком-Эль-Дикке продолжает царить волнующая, обволакивающая атмосфера, так сочащаяся интеллектуальными, практическими и философскими перспективами.
Очевидно, Ипатия, как учитель, умела зажечь аудиторию. Она изменила конструкцию астролябии и вместе с отцом разрабатывала новую математическую формулу. Об авторитете, каким она пользовалась, мы знаем из писем, что писали ей ученики, в том числе некий Синесий. Полюбив Ипатию, он предложил ей вступить с ним в брак, но она обрушилась на него со всей яростью женщины в предменструальном синдроме, заявив, что для них обоих лучше, если они сосредоточатся на занятиях умственных, а не плотских.
Пока христианство оставалось лишь одним из многих направлений мысли в Александрии, вполне можно было придерживаться широких взглядов. Христианские мыслители Александрии даже признавали некоторые языческие идеи обоснованными с точки зрения религии: «наука овеяна добродетелью, покуда они праведны». Но в 389 г., в соответствии с более жестким религиозным курсом, диктуемым из столицы, в Александрии произошел ряд столкновений и был разрушен построенный Александром Великим храм Сераписа. Новые
Можно проследить судьбу Ипатии – она настигла ее в непримечательном закоулке в северной части Александрии. Под толщей улиц XXI в. лежат развалины Цезариума, монументальной гробницы любви, возведенной Клеопатрой в знак скорби о погибшем возлюбленном, Цезаре. Этот монумент был украшен древнеегипетскими обелисками, которые теперь красуются в Центральном парке Нью-Йорка и вдоль лондонской набережной и ныне называются иглами Клеопатры. Завершил строительство Август, отобравший у Клеопатры власть над Александрией (и спровоцировавший то самое двойное самоубийство египетской царицы и снедаемого любовью к ней полководца Марка Антония). Затем его превратили в культовое для всей империи место – с 412 г. в Цезариуме заседал христианский епископ Кирилл.
Ипатия, словно между двух огней, оказалась в самой гуще вражды религиозных групп города. Этим людям, разочарованным и озверевшим, нужен был козел отпущения. Весной 415 г. {269} Ипатию, о которой столь успешно распускал слухи Кирилл, выволокли из экипажа. С женщины-философа сорвали всю одежду, а потом протащили по улице до самого Цезариума. Разгоряченная толпа хватала все, что попадалось под руку, – пишут, это были ostraka (керамические черепки), наверное, осколки черепицы со строительной площадки. То, что произошло дальше, не поддается никакому описанию. Женщину-философа ободрали заживо, затем ее, еще живую, сожгли и разбросали части ее растерзанного тела по городу {270} .
269
Ипатия умерла в марте, как пишет Сократ Схоластик. «Церковная история», 4.15.
270
Несколько отрывков из работ Ипатии и ее отца Теона сохранились в библиотеке Марчиана в Венеции.
В другой части города громили библиотеку. Приверженцы религиозной идеологии Нового Рима предали ее огню второй раз после того, как она уже горела в 46 г. н. э., подожженная армией Цезаря. Трагедия, постигшая Ипатию, была также и трагедией Александрии. Языческий поэт Паллад, бродя по улицам, глядя на творившийся ужас, на закоснелость, на окружающий его разгром, написал о бедственном положении в родном городе так:
Не умерли ль уже мы, греки, и влачим,Несчастные, давно лишь призрачную жизнь,Действительностью сон воображая свой?Иль мы живем, когда жизнь умерла сама? {271}271
Паллад, IV в. н. э., «A Pagan in Alexandria considers life under Christina mobs who are destroying Antiquity». Перевод на английский Барнстоун в издании: The Greek Poets: Homer to the Present, ed. Constantine, Hadas, Keely and van Dyck (2004), с. 281. Переводы на русский с древнегреческого под редакцией Ф. Петровского: Антология. Греческая эпиграмма. – М.: Государственное издательство художественной литературы, 1960 (прим. пер.).
После 350 лет скитаний, борьбы, бегства от угроз и смерти христиане из гонимого меньшинства превратились в господствующих гонителей. Во всех уголках Византийской империи открывались крупные центры, где раздавали хлеб бедным и нуждающимся. Была масса причин «быть с нами», а не «с ними».
Современник Ипатии, Сократ Схоластик, историк-летописец из Константинополя (его, напомню, учили те двое язычников, что бежали от предыдущей волны гонений в городе в 389–391 гг., когда дотла сожгли храм Сераписа и библиотеку) завершает повествование о смерти Ипатии такими словами: «Убийства, распри и все тому подобное совершенно чуждо мыслящим по Духу Христову» {272} .
272
Сократ Схоластик, «Церковная история», 7.15, перевод на английский Д. Даффа (1891) по изданию The Early Church: A History of Christianity in the First Six Centuries, с. 446.
Глава 22. Крупицы христианства в языческой атмосфере: Nova Roma
381–465 гг.
Оставьте свои празднества ребяческие, Обряды смехотворные, Свои святилища оставьте, недостойные Империи великой столь. Вы, Рима граждане из знатных и порядочных, Рожденные для блага всех, Омойте свои мраморные статуи, Такие красные от крови. – Пусть мастеров великих те творения Чисты останутся и дальше, Быть надо им прекрасным украшением Родного города вам, Рима! И да не мочь теперь худым намерениям Пятнать того искусства лики, Их красота пусть римлян только радует – Ведь злу они уже не служат.
273
Пруденций Римскому сенату, V в., «Против Симмаха», перевод на английский Алкермеса (1994), с. 177.