Стамбульский оракул
Шрифт:
— Госпожа Коэн…
За секунду до того, как он позвал ее, Элеонора услышала, как бей прочищает горло. По его интонации она тут же поняла, что он наблюдал за ней уже некоторое время. Он подошел и склонился над столом. Конечно же, он заметил письмо. Он смотрел прямо на него. Он притворился, что ничего не видит, но взгляд выдавал его.
— Что это ты тут читаешь? — спросил он и показал на книгу.
Она провела пальцем по корешку.
— Аристофан, — прочел он.
Не зная, куда девать руки от смущения, она подняла книгу и переложила на середину стола.
— Я подумал, — сказал бей, — что было бы неплохо прогуляться к Румелихисару.
Элеонора, хотя и не совсем понимала, к чему он клонит, согласно кивнула, радуясь
— Цветы в полях благоухают, — продолжал он, — у меня сегодня нет других дел. Можем прогуляться ненадолго, захватим ужин с собой.
Элеонора обвела взглядом библиотеку: плотные занавеси красного бархата, глобусы, ковры на полу, книжные стеллажи. Сколько же часов провела она тут? Сколько страниц прочла? Бей недвусмысленно дает ей понять, что хочет поехать с ней в Румелихисар. Разве он не заслужил хотя бы этого?
— Ну как, — спросил он, — согласна ты съездить в Румелихисар сегодня вечером?
«Да, с удовольствием».
Она поставила книгу на место, и всего час спустя они уже ехали по западному берегу к устью Босфора. День был прекрасный. Солнце постепенно садилось за горизонт, вдоль дороги прыгал кролик, сквозь прорези в узорчатой решетке экипажа Элеонора видела удодов, следовавших за ними. Как бей и обещал, ехали они недолго.
— Вот это, — сказал он, когда экипаж остановился, — и есть Румелихисар. С одной из этих башен четыреста лет назад султан Мехмед Фатих следил за осадой Константинополя, тогда город пал и византийцы покинули его.
На первый взгляд крепость не производила впечатления, могло показаться, что приземистые башни натыканы чьей-то беспечной рукой среди травы и камней без всякого плана. Они заплатили стражу и вскарабкались прямо к зубчатой вершине, тут Элеонора убедилась, что башни сами по себе мало что значили. Важно было место, выбранное для крепости. Султан повелел строить крепость над самым входом в пролив, откуда мог полностью контролировать движение всех судов. Румелихисар был укутан покрывалом голубых летних цветов, зеленые ростки тянулись к свету из каждой трещины в каменной кладке. Дневная жара отступила, с моря дул ветерок. Пока бей раскладывал припасы — холодное мясо, хлеб, сыр и оливки, — удоды покинули верхушку минарета ближайшей к крепости мечети и заскользили над водой. Равномерные мазки пурпурного на фоне ярко-оранжевого неба напоминали размеренное дыхание какого-то фантастического существа. Элеоноре чудилось, что стая пытается ей что-то сказать, хотя она не понимала что. Птицы сделали несколько кругов над проливом и растворились в сосновой роще позади Ускюдара.
Элеонора вдохнула свежий морской воздух и залюбовалась городом. Какая же безжизненная картина открывалась из окон ее комнаты! Город был живой, люди сновали по улицам, до нее доносились крики, музыка, запах свежеиспеченного хлеба. Вот купол Новой мечети, похожий на гигантскую черепаху. А вот и тонкий, как игла, минарет Голубой мечети. Желтый с белым дом бея. А там, где все воды соединяются, стоит дворец султана, жемчужина Босфора на самом кончике Золотого Рога, — сверкают его мраморные стены, переливаются в закатных лучах башни, цветет глициния в дворцовых садах. Когда последний луч заката коснулся изгиба Золотого Рога и окрасил стены Топкапы в золотистый и розовый цвета, Элеонора ахнула от восхищения и прикусила щеку. Но вот небесное око закрылось, и звук пушечного выстрела далеко разнесся над водой.
— Несколько лет назад, — сказал бей и жестом пригласил ее присоединиться к трапезе, — я был приглашен во дворец.
Он протянул ей наполненную тарелку.
— Да ты, наверное, и сама уже знаешь из тех писем, что читала сегодня.
Он помолчал и положил в рот оливку.
— Должен признать, когда я предложил тебе свой кров, Элеонора, я руководствовался только чувством долга и уважением к памяти твоего
Он откусил хлеба с мясом.
— Ты читала Жан-Жака Руссо?
Она кивнула.
— Юношей, — начал бей, — я попал под влияние Руссо: общественный договор, гражданское общество, общая воля и тому подобное. В каком-то смысле эти идеи стали для меня откровением. И я был такой не один. В те времена многие молодые люди — сыновья богатых торговцев, чиновников, офицеров, землевладельцев воспринимали рассуждения Руссо со всем пылом молодости. Я собрал кружок, мы встречались раз в месяц, читали и делились впечатлениями. Вскоре он приобрел некоторую известность. Я даже написал несколько статей о правах человека.
Бей посмотрел, желая убедиться, что она слушает.
— То, что я получил назначение в Констанцу, было прямым следствием моего увлечения Руссо. К этому времени я уже был членом парламента, а мой отец был влиятельным коммерсантом, одним из крупнейших поставщиков текстиля для армии. Поэтому мой арест, неизбежный при других обстоятельствах, заменили дипломатическим постом, а по сути, почетной ссылкой на самый край империи.
Элеонора понимающе кивнула.
— В Констанце я познакомился с твоим отцом, там у меня завязались отношения со многими влиятельными деловыми людьми. Время там текло не без приятности, но меня тянуло домой, в Стамбул. И как только тучи над столицей рассеялись, я вернулся. Мне было поставлено условие, что я отказываюсь от участия в политической жизни. И я согласился. Я придерживаюсь тех же взглядов, но предпочитаю действовать иначе. С тех пор как я перебрался обратно в Стамбул, великий визирь внимательно следит за каждым моим шагом. Его подозрения безосновательны, могу тебя уверить. Никогда я не призывал к революции. Но я понимаю, почему он интересуется мной, памятуя о моем прошлом, да и это происшествие на судне… Я никогда не подозревал преподобного. Не знаю почему. Сейчас я понимаю, что должен был заподозрить его с самого начала. Я не знаю, в чью пользу он шпионит: дворца ли, американцев или и тех и других сразу, но в любом случае ты с ним заниматься больше не будешь. Ты поняла?
Элеонора сглотнула и подняла глаза. Да, она поняла. Но все же в голове назойливо крутились вопросы, как мухи, которые завязли лапками в варенье и теперь никак не могут выбраться.
— Все это я говорил к тому, — подытожил бей, — чтобы ты поняла: я прожил хорошую жизнь, приятную, но одинокую, лишенную как женской ласки, так и детского тепла, не считая самого последнего времени, конечно же. Ты знаешь, что я очень серьезно отношусь к обязанностям опекуна, поэтому хочу попросить тебя больше никогда не смотреть мои бумаги без спроса. В первую очередь я забочусь о твоих собственных интересах. Когда придет время, я сам тебе все покажу.
Глава 17
Когда преподобный подошел к воротам Приветствия, ему пришлось остановиться и утереть пот со лба. Несмотря на все старания, попасть во дворец до этого случая ему не удавалось, и теперь он не мог сдержать восхищения. Массивные башни обрамляли тонкое кружево высокой решетки, отчего вход во дворец казался гостеприимным, однако это впечатление было обманчивым: чужих здесь не жаловали. Ну и правильно, решил он. Правда, у него были основания полагать, что к нему лично во дворце относятся благосклонно, а вот надолго ли хватит этой благосклонности — другой вопрос. Преподобный аккуратно свернул платок и убрал его в карман. В тот же миг путь ему преградил один из дворцовых стражей в пурпурном одеянии.