Стань моей, если осмелишься
Шрифт:
Этому человеку чуждо светлое, в душе осталась одна только чернота.
Грохот в коридоре становится громче, мой человек заматывает Ваню скотчем от плеч до пят и удаляется помогать остальным, оставив его лежать как личинку в углу кабинета.
Лавируя между мебелью и парируя атаки друг друга, мы уже разнесли тут всё что только можно, осталось сжечь эти щепки, чтобы остался лишь пепел, но обстановка вокруг нас не трогает, мы продолжаем этот бой.
Пнув дубовый стул, в мою сторону, спинка выбивает из моей руки меч, я пячусь назад, растирая ушибленную руку,
— Ты так хорош в этом, потому что ты мой сын. До встречи в аду, — он замахивается чтобы снести с плеч мою голову, я даже не успеваю отреагировать на это, потому что у меня начинаются сильные глюки.
Я вижу, как к панорамному окну на большой скорости приближается автомобиль???
— Папа! Тут тачка! — кричит в грязи и пыли замотанный Ваня, лежа на боку как жирная гусеница.
— Что за?
Жнец поворачивается в тот момент, когда автомобиль с огромным кенгурятником [3] разбивает вдребезги панорамное остекление, и, влетев внутрь, доломав стол, становится на его место.
3
Кенгурятник (кенгурин, кенгурушник, бугель) — это металлическая конструкция, крепящаяся на автомобиль к раме или кузову спереди и реже сзади.
Не теряю времени, крадусь за фламбергом и готовлюсь к атаке.
— Вот это я понимаю посадка! Я и подумать не мог, что с первого раза всё так четко получится! — Годзилла открывает дверь и выходит из помятого автомобиля с треснувшими окнами, сняв шлем, он продолжает: — А вот и я! — Игнат раскидывает руки в разные стороны, как будто вышел на сцену и его тут встречают. На нём надет защитный костюм как у мотоциклиста.
Взмахнув мечом, я рассекаю им воздух вместе с шеей Жнеца.
Всё вокруг окропляется горячими багровыми брызгами.
— Чёрт! Я не успел поздороваться! — недовольно кричит Игнат, скрещивая руки на груди, корча обиженную гримасу.
Обезглавленное тело Жнеца падает на колени, как бы извиняясь за все свои ошибки перед тысячами убитых, а потом полностью шлёпается на пол.
Ваня орёт и плачет. Мне становится его жаль, я раздумываю о том, чтобы отправить его в психушку, но Игнат стреляет ему в голову, быстрее, чем я успеваю озвучить свои мысли. Визги тут же стихают.
— Я сегодня чертовски нервный. Даже не знаю, что на меня нашло, — играючи прикрыв рот ладонью, говорит Игнат.
— Ты же оставил его в живых, не потому что он знает код от сейфа?
Мне бы засмеяться, но для этого нет сил.
Всё закончилось, но на душе легче не стало.
Глава 49. Туфли
Почему-то от Игната и Нарвала нет никаких вестей. На телефон не могу смотреть, потому что они не отвечают на мои сообщения и звонки. Спрашивать у отца про его друга боюсь, раньше никогда не интересовалась, он может заподозрить
Живот крутит как перед экзаменом, а что если Нарвал погиб? Вдруг Игнат не успел ему помочь? Или просто решил не ввязываться.
Воображение подкидывает ужасные картинки с Нарвалом, лежащим на полу какого-то подвала, истекающим кровью.
Сердце начинает заходиться тахикардической дробью, становится душно, голова идёт кругом.
В диком волнении я не замечаю, как скручиваю в руках рекламку, попавшую под руку, пока она не рвётся на две части.
— Давай эти туфли возьмём, они подойдут к твоему небесно-голубому платью, — задумчиво говорит мама, ставя рядом с моей ногой туфли, усаживаясь на другой край пуфика.
— Мне нравится этот узор с инкрустацией, ты молоденькая, такие яркие вещи украшают нежный образ, — мама делает паузу, водит в воздухе пальцами перед моими глазами, а потом поворачивает мою голову к себе за подбородок и ловит мой взгляд.
— Такая бледная… Тебе плохо?
— Всё хорошо, — натянуто улыбаюсь, но получается неубедительно.
— Нет, ты, пожалуйста, не обманывай меня. Волнуешься?
— Так, а чего волноваться? Меня же никто не съест на вашем аукционе, — подбираю мусор и сую босую ногу во вторую туфлю, как робот прохожусь туда-сюда, чтобы мама оценила.
— Тебе нравится? — с надеждой спрашивает она, я же чувствую, как узкий носик жмёт мои пальцы.
— Неудобные, — спотыкаюсь о коврик и чуть не падаю на маму. Слёзы почему-то именно в этот момент заполняют мои глаза.
— Ушиблась? Васюша, больно? Ты плачешь? — мама обнимает меня за плечи, успокаивая своим теплом.
Мотаю головой, она усаживает меня обратно на пуфик.
— Вася, надеюсь ты не из-за туфель это? Сейчас принесу другие, сама пока взгляни, вдруг понравится что-то, — как только она уходит, я выдыхаю, мне так нужно побыть одной, что каждая минута как глоток свежего воздуха.
Трясущимися руками беру телефон в руки и звоню Виссариону.
— Алло, Вася?
— Привет, ты занят?
— Привет, я еду в гостиницу.
— Ты не в Москве?
— Я в Питере, собираюсь на аукцион.
— А…точно… ты же едешь, я забыла совсем.
— Мы скоро увидимся. Ты рада?
— Я места себе не нахожу. Ты что — нибудь слышал о Нарвале?
— Ты всё уже знаешь?
У меня сердце пропускает пару ударов, в глазах начинает темнеть, я расправляю смятый кусок бумаги и начинаю обмахиваться этим обрывком.
— Что именно знаю? Можешь не медлить?! — почти кричу, роняя слезинки.
— Что он пошел против отца.
— Да знаю я, хочу знать закончилось всё или нет, ты меня в напряжении держишь!
— Мы поругались, я отговаривал его, но он меня не послушал. Поэтому мы не разговариваем.
— А вдруг говорить уже не с кем? Как ты можешь быть таким ребёнком?
— Ты позвонила, чтобы ругаться?
— Что ты за друг такой? Неужели не можешь помочь ему?
— Василиса, ты… плачешь? Тебе плохо? Давай встретимся прямо сейчас?