Стань моим
Шрифт:
– Дня три назад... А вы, собственно, кем ему доводитесь?
– Я...
– Аглая смешалась.
– В общем, он мне нужен по личному делу.
Женщина окинула её внимательным взглядом.
– Понятно.
Аглае стало неловко. Она вертела в руках сумочку.
– Могу я оставить ему записку?
– Отчего же, можете. Пройдите в его комнату и оставьте.
Комната Вячеслава была обставлена по-спартански. Даже телевизор отсутствовал. Видно было, что хозяин приходит сюда только ночевать.
В поисках какого-нибудь клочка бумаги Аглая разыскала в сумочке бесполезную
Аглаю начал разбирать гнев. Что ей написать этому проходимцу, который бросил её в безлюдном месте среди скал? Конечно, она должна высказать всё, что о нём думает. И это человек, которого она так любила! Когда-то любила, добавила она мысленно. Глаза её наполнились слезами. Да, когда-то я его любила, повторила она мысленно.
Теперь она его ненавидела. Он заставил её страдать. И страдание - она-то уж это знала!
– будет длиться не один год...
"Когда вы прочтёте это, меня уже не будет в Черноморске, - начала она писать крупным, неровным от волнения почерком.
– Не пытайтесь разыскивать меня в Москве. Между нами всё кончено. Вы второй раз меня обманываете, и третьего раза не будет. Все ваши клятвы - это обман. Я верила вам, и теперь горько раскаиваюсь. Я не виню вас. Видно, такова ваша натура. Виню только себя, что доверчиво поддалась на ваши лживые ласки.
– На бумагу упала крупная слеза и расплылась, слегка смазав запись. Аглая в сердцах выругала себя. Увидев эту каплю, он догадается, что она плакала, и, того и гляди, решит, что она ещё любит его! Слёзы - признак малодушия. Но другой бумаги не было, и Аглая продолжала писать.
– Вам, наверно, это глубоко безразлично, но всё же не могу не сообщить, что вскоре после возвращения в Москву я выхожу замуж. Мой избранник человек порядочный, не чета вам".
Она сложила листок вчетверо. Прежде чем передать его хозяйке, раскрыла косметичку и привела в порядок лицо.
Хозяйка пообещала отдать записку Вячеславу, как только он вернётся.
Сидя у окна в гостиничном номере, Аглая попыталась сосредоточиться на чтении, но книга показалась ей невыносимо скучной, и она отбросила её. Она знала, что сегодня ей не удастся уснуть. Её всё раздражало в этой комнате, всё, даже цвет обоев. Завтра она съедет отсюда. И ни минуты лишней не останется в этом дрянном городишке!
В дверь постучали. На пороге стояла горничная с большим букетом левкоев.
– Это вам просил передать господин из 311 номера. И ещё он просил передать, что ждёт вас в ресторане.
– Спасибо, - сухо ответила Аглая, взяла цветы и захлопнула дверь.
Она опустилась в кресло. Букет с тихим шелестом посыпался на пол. Неужели Эрнстов - единственное, что ей остаётся?...
Прежде всего, ей надо успокоиться. Она долго лежала в ванне, нежась в тёплой воде. Потом тщательно уложила волосы и надела вечернее платье. Выйдя из номера, она спустилась на первый этаж, где находился ресторан.
В громадном зале, напоминавшем оранжерею, всё было расцвечено огнями и играл оркестр. Перед эстрадой танцевали пары. Аглая огляделась. Эрнстов махал ей рукой, приглашая присоединиться
При её приближении Эрнстов поспешно встал и выдвинул перед ней кресло.
– Спасибо за цветы, - сказала Аглая, садясь.
– Даже не ожидал, что этот пустячок будет вам приятен.
– Милые пустяки доставляют нам самое большое удовольствие в жизни, как сказал кто-то из знаменитых французов, - ответила она, и прибавила со вздохом: - Извините, я так устала сегодня.
– Здесь вы чудесно отдохнёте. Это лёгкое вино поднимет ваше настроение, - Эрнстов наполнил бокал Аглаи, потом свой.
Она выпила до дна. Её снова начали мучить сомнения. Не слишком ли жестоко она обошлась с Вячеславом, написав такую злую записку? А вдруг "Чайка" действительно на ремонте и он ни в чём не виноват? Всё равно, он не имел права так поступать с ней!
– Вы эти дни, насколько мне известно, занимались подводным плаванием?
– услышала она голос Эрнстова и вздрогнула, возвращаясь в реальность.
– Да. Это моё хобби.
– Чудесное хобби. Завидую вам, - Альфред Осипович принялся резать мясо.
– Правда, не понимаю, какое здесь может быть подводное плавание. Вода мутная, да ещё промышленные стоки... нет, как хотите, а я предпочитаю купаться в более чистых водах - в Анталии, к примеру, или в Красном море... Доводилось ли вам бывать на Красном море?
– Ни разу.
– Вода чистейшая, - Эрнстов начал жевать с мечтательным видом, - на дне разноцветные кораллы, как, знаете, подводные дворцы, а золотые рыбки кормятся прямо из рук... Аглая, - он подался к ней корпусом, - будьте ко мне благосклонны, не терзайте моё сердце.
– Я всё ещё думаю над вашим предложением, Альфред Осипович.
– Можете называть меня просто Фредди.
– Но это не совсем удобно...
– Почему? Дружеский тон только сблизит нас.
Аглая откинулась в кресле. Есть ей не хотелось, а вина бы она ещё выпила.
"Ребров - предатель, подлый предатель! Скорее забыть его!" - с этой мыслью она залпом осушила бокал.
– Попробуйте это рагу, - Эрнстов снял крышку с кастрюльки, из которой повалил пар.
– Тут готовят его неплохо, а я знаю толк в таких вещах. Самое вкусное мясо я ел в одном небольшом ресторанчике в Турции...
Голос Эрнстова стал далёким и утонул в грохоте оркестра и общем гуле.
Прощаясь у двери её номера, он поцеловал ей руку. Аглая позволила это сделать и даже улыбнулась ему. А оставшись одна, она с беззвучным воплем: "Что я делаю, господи! Эрнстов!" - схватилась за голову и упала на кровать. Самое смешное, что она почти ничего не помнила из того, о чём они говорили в ресторане. У неё разболелась голова.
Минуты шли. Она не спала, но и не бодрствовала. Давно наступила ночь, уличные фонари за окном слабо подсвечивали тёмную комнату. Разрозненные видения сменялись одно другим, и среди них чаще всего возникал Вячеслав. Слёзы текли из глаз. Подушка стала мокрой, она перевернула её, а слёзы всё текли и текли. Лишь под утро Аглая провалилась в глубокий, беспросветно чёрный сон.