Станция Солярис

Корепанов Алексей Яковлевич

– Смогу!
– упрямо выдохнула она и отвернулась.

Я отключил аппаратуру, бездумно производя заученные движения, поднялся и направился к эскалатору. Окружающее было серым и скучным, это был мой мир, в нем мне предстояло жить и умереть.

Я уже брел по коридору, когда услышал позади торопливые шаги. Я знал, что не увижу ничего хорошего, но все-таки повернулся. Лицо Хари было перекошено, остекленевшие глаза смотрели в никуда. Она, задыхаясь, хватала ртом воздух, из уголка губ стекала на подбородок струйка слюны. Я содрогнулся от ее безумного вида.

Мне приходилось видеть достаточно душевнобольных, еще со времен учебы в медицинской академии - и Хари сейчас была очень похожа на них. Она с разбега налетела на меня, так что я едва удержался на ногах, и вцепилась в мой рукав. Из ее прокушенной губы сочилась кровь.

– Крис!.. Крис!..
– она трясла меня за руку и теснила к стене, и я подумал, что она вполне может расплющить меня в лепешку, но даже не пытался сопротивляться. Это была бы именно та кончина, которую я заслужил. Когда-то я убил ее - и теперь она была вправе отплатить мне той же монетой. Воздать по заслугам. Каждому воздастся по делам его.

По мыслям его. Не по вере - а именно по мыслям.

"Мертвые должны оставаться мертвыми..."

Этот черный липкий планетарный кисель ни черта не разобрался в нас.

Шел бы он подальше со своими непрошеными благодеяниями!

– Крис!.. Я не могу... Я старалась... но у меня ничего... не получилось... Я не хотела... идти за тобой!
– она сдавила мою руку с такой силой, что у меня онемели пальцы.
– Эта болезнь... Что вы со мной сделали? Что ты сделал со мной? Использовал, как подопытную мышь? Это потому я стала такой? Отвечай!

Ее глаза свело к переносице, она вновь начала трясти меня и я, чтобы освободиться от ее хватки, довольно сильно ударил ее по рукам. Она отпрянула и, закусив окровавленную губу, опустилась на корточки и спрятала лицо в ладонях. Плечи ее содрогались, из-под пальцев доносились сдавленные рыдания.

– Перестань!
– крикнул я, чувствуя, что тоже вот-вот могу сорваться.

– Какая подопытная мышь? Это несусветная чушь! Это твои фантазии, Хари!

Она подняла ко мне залитое слезами лицо.

– Фантазии? А почему после этой болезни я по ночам больше не хочу спать? Почему больше не хочу есть? Почему я не помню, как мы сюда прилетели и что я тут делала? Что это за странная болезнь? Ты можешь объяснить? Объяснить, а не лгать! Я хочу знать правду, я имею право энать правду!

Я сделал шаг от стены и присел на корточки рядом с ней. Теперь ее взгляд был осмысленным и истекал болью. Кто бы ни создал ее - у нее была душа. Человеческая душа.

– Хари, - тихо сказал я, - то, что с тобой происходит... Это сделал не я. И не Снаут. Это сделал океан...

Я видел, что она сразу поверила мне. И ведь на этот раз я действительно не лгал.

– Святое слово?
– задохнувшись, прошептала она. Ее губа уже не кровоточила, на ней не осталось и следа от ранки, только подбородок был испачкан кровью. Ее плоть была неуязвимой и бессмертной.

– Да, - кивнул я.

– Но почему - я?.. Почему он сделал это именно со мной? Или... и ты?..

–

Нет.
– Я опустил глаза.
– Почему именно ты - не знаю. Его эамыслы и побуждения нам неведомы. Нужны новые эксперименты - возможно, мы все-таки добьемся Контакта. Сегодня мы со Снаутом сделаем еще одну попытку. Ручаться нельзя, но...

– Я тоже опасна?
– перебила она меня.
– Как те, в "городе"? Меня опасно пускать на Землю? Я ведь уже была раньше на той Станции, да?

Только не помню... Да, Крис?

– Нет, - честно ответил я.
– Ты там раньше никогда не была. У тебя другое.

– Что? Что, Крис?!

– Пытаемся разобраться.

Неподалеку раздался какой-то шорох. Я повернул голову и увидел Снаута. Он, открыв дверь, стоял на пороге своей комнаты и смотрел на нас.

– А вот и Снаут, - сказал я, поднимаясь.
– Очень кстати. Вставай, Хари. Сейчас мы пойдем в лабораторию и немного поработаем.

Я протянул ей руку. Она вытерла слезы рукавом халата и, словно не заметив моего движения, поднялась сама. Снаут продолжал стоять на том же месте. Вид у него был весьма угрюмый. Я, наверняка, выглядел не лучше.

– Ты мне поможешь, Снаут?
– спросил я, подойдя к нему.
– Мне одному не справиться.

Он изумленно воззрился на меня - в его глазах я заметил что-то похожее на ужас, - потом бросил взгляд на Хари.

– Ты... ты просишь - меня? Ты хочешь, чтобы я тебе... помог?

Я наконец сообразил, как он истолковал мои слова, и торопливо сказал:

– Я имею в виду энцефалограмму, мою новую энцефалограмму.

– Ах, это?
– его взгляд вновь стал просто хмурым.
– Ты намерен заняться этим прямо сейчас?

Кажется, подобные вопросы я от него уже слышал.

– А зачем откладывать? "Карпэ диэм" - советовал еще Гораций.

– И что бы это значило?
– хмуро осведомился кибернетик.

– "Срывай день". То бишь торопись сделать дело.

– Ах, Гора-аций, - протянул Снаут и покивал. Настроение у него было явно сродни моему и Хари.
– Это не он ли, случайно, говорил насчет того, что нет никакой пользы трудиться на ветер?

– Не он. Экклезиаст, - ответил я сквозь зубы.
– Кстати, тот же Экклезиаст, насколько я помню, считал, что нет ничего лучше, как наслаждаться человеку делами его.

– Но он же говорил: что пользы работающему от того, над чем он трудится?
– с мрачной усмешкой возразил Снаут. Библию, как оказалось, он знал не хуже меня.

– Значит, не желаешь?

Снаут поскреб подбородок, покрытый обильной седоватой щетиной, и неожиданно спросил:

– Ты никогда не думал о том, что все, что ни делается - делается к худшему? Не замечал такую закономерность? Это если уж тебя так тянет на цитаты.

– Откуда же эта?
– терпеливо спросил я.

– Отсюда, - Снаут постучал пальцем по виску.
– У нее есть и продолжение: а все, что не делается, - он выделил голосом это "не", - хотя тоже не ведет к лучшему, но, по крайней мере, оттягивает наступление худшего.