Станция Вашингтон. Моя жизнь шпиона КГБ в Америке
Шрифт:
— Обычное дело, — ответил Береснев с видом знатока. "Его оттеснили локтем и лишили агента, заслужившего орден Ленина. Есть много готовых и желающих укомплектовать старую кормушку генералов. На самом деле ему повезло с медалью. Это неписанный закон нашей службы.: майор делает карьеру полковнику, полковник — генералу, а генерал — начальнику разведки».
Он прямо сиял от счастья. Очевидно, ему нравился этот «закон». Во всяком случае, до поры до времени.
— Так что же произошло дальше? Я спросил.
«Затем Черкашин обиделся и был тут же пожизненно лишен выезда за границу — на всякий случай, чтобы у него когда-нибудь, не дай Бог, возникло желание проболтаться американцам о своем агенте».
«Итак, они только что своими руками уничтожили еще одного профессионала».
"Что ты имеешь в виду?" — спросил он, навострив уши.
— Ничего. Забудь об этом, — неопределенно сказал я. — Вы знаете имя крота Черкашина?
«Чем меньше знаешь, тем больше живешь». Он помолчал, а потом сказал: — Не смей сомневаться в Сократе, когда завтра увидишь начальство. Помните, процедура контроля прошла успешно, искренность агента была доказана вне всякого сомнения. Так оно и есть.
Мы расстались. Известие о выдающихся достижениях Черкашина и закате его оперативной карьеры настроило меня на философский лад. генерал Якушкин освобождается от должности начальника Североамериканского отдела; Смещение полковника Аксиленко с поста начальника вашингтонского отдела, откровенно пренебрежительное отношение к кавалеру ордена Ленина Черкашину, заставившее полковника умыть руки от оперативной работы, — все это отражало общие нравы в разведке. Профи таскали каштаны из огня бюрократам, последние потом плюсов съедали. Более того, они с таким наслаждением сносили своих лучших, как будто никто из них и не подозревал, что рано или поздно придет время, когда некому будет работать на них, и они умрут с голоду. Мне казалось, что бюрократы в разведке уже дошли до дна вырождения и утратили даже первостепенный инстинкт любого живого существа — инстинкт самосохранения. Они играли с развязностью, пока Рим горел.
К концу 1987 года практически все сотрудники КГБ, которые в то или иное время руководили американской агентурой, были сняты с боевой службы. Одного из них, Героя Советского Союза генерала Горового, насильно уволили в разведшколу, превратив его во внутреннего диссидента, который ни одного крупного собрания не пропускал без хлесткого выпада на Крючкова и его приспешников. Герой Советского Союза мог позволить себе громкое несогласие. Другие проглотили свое унижение и молча терпели оскорбленное эго. Некрасивая картина и мощный сдерживающий фактор для молодых оперативников разведки, от которых в противном случае ожидалось бы, что они будут хвататься за удила. Принцип «инициатива — наказуемое деяние» стал нормой поведения.
Иностранные агенты, завербованные КГБ, не могли не пострадать. Вербовка и управление агентом — это искусство, злое искусство, и, как любое искусство, оно строго индивидуалистично.
Как только бюрократы разведки вторглись на агентурную территорию, она превратилась в подобие советского колхоза, и на горизонте замаячила неминуемая неудача. Агент уже не мог повлиять на результат. Он может быть таким же умным и находчивым, как сотня Джеймсов Бондов, и все равно у него не будет шансов. Рано или поздно его сожжет спецслужба, которой он в неосторожный момент доверил свою судьбу. В таком случае выживание является строго вопросом божественного вмешательства.
Я сильно подозревал, что «неписаный закон» разведки, на который ссылался Береснев, довольно скоро приведет к гибели меня — и Сократа тоже. Я был бессилен изменить исход, но я не собирался протягивать руку бюрократам.
Наутро Береснев с шумом ворвался в мой кабинет и взволнованно завопил: «Напишите отчет Крючкову об испытании Сократа. И помните,
Я взял лист бумаги и хотел было было начать писать, когда увидел, что Береснев все еще неловко топчется у двери. Судя по выражению его лица, он собирался выложить важную новость.
— Еще одно, — наконец набрался он смелости, чтобы сказать. — В вашем отчете должно быть указано, что я один проводил проверку под руководством Бычкова. О вашем участии можно не упоминать.
О, Ярмарка тщеславия, сколько людей пало жертвами ваших уговоров! Будьте готовы принять еще одну жертву; он буквально ломает вашу дверь в спешке. Конечно, Береснев и Бычков будут фигурировать в моем докладе на видном месте. Пусть надеются, что Крючков запомнит их имена и наградит за подвиги при исполнении служебных обязанностей. Хотя я не был уверен, что он это сделает; каждый день перед его глазами мелькали сотни героев такого калибра.
VIII.
На следующее утро мы с Сократом сидели в его гостиничном номере перед стопкой чистой бумаги и пишущей машинкой с латинской клавиатурой, которую мне с трудом удалось зашуршать в нашем отделе. Передо мной стояла непростая задача: заставить агента написать рапорт, то есть выполнить разведывательное задание. Пока он этого не сделал, он не квалифицировался как агент в истинном смысле этого слова. Разрабатывая его, я говорил об использовании его услуг в качестве консультанта. Теперь я должен был направить его в плавный переход от консультаций к разведсводкам, потому что консультации могут основываться на его личном мнении, а разведсводка требует реальных фактов.
— Какая информация? Мы говорили только о внешнеполитических консультациях, не так ли? Сократ изобразил недоумение, даже неудовольствие, но мне его глаза выдавали правду: я думал, что он готов сделать все, что от него попросят, лишь бы не потерял лицо. Если ему предстояло стать осведомителем КГБ, он хотел иметь правдоподобное алиби. Прежде всего, в его собственных глазах. Именно такого алиби он и ожидал от меня.
— Вы абсолютно правы, Мартин, — согласился я. «Но позвольте мне посвятить вас в некоторые приемы Кремля, иначе вы не сможете понять мою точку зрения. Одной из сводящих с ума черт советского бюрократа является его уверенность в том, что нет ничего, чего он не знал бы или не может осуществить — хотя бы потому, что он читал Маркса и Ленина или, во всяком случае, слышал их имена. Наша задача, ваша и моя, состоит в том, чтобы всеми возможными способами внедрить известные идеи в его упрямую голову, потому что в этом случае концы "Обоснуйте средства. Если мы назовем ваши меморандумы "консультациями", Кремль обидится, и вся схема сорвется. Но если мы подадим тот же самый материал, что и разведданные, успех практически гарантирован. Что ж, выбор за вами". Я уже подал заявку на получение средств для оплаты ваших услуг».
Когда Сократ услышал упоминание о деньгах, его глаза сверкнули, и он, по-видимому, заключил еще одну сделку со своей совестью. Не знаю, насколько убедительно звучало мое объяснение — и, честно говоря, оно мало что меняло, пока он принимал его как основу для самооправдания.
Два дня подряд в декабре мы работали как сумасшедшие над его докладом. Сократ обладал красивым стилем письма и изрядным опытом составления информационных документов. Но мне пришлось научить его составлять разведывательные сводки так, чтобы они соответствовали строжайшим канонам аналитической службы: прежде всего достоверности, конфиденциальности, важности, своевременности и конкретности.