Станцуй со мной танго
Шрифт:
– Чего ты хочешь?
– Опять быть вместе. Мы же хорошо жили, помнишь?
– Нет, - Леонид со скукой в глазах посмотрел в темное окно, где отражалась напряженная фигура его бывшей любовницы. Почти жены.
– Уходи.
– Ну почему? Я же вижу, что ты еще любишь меня. И я…
– Я едва сдерживаюсь, чтобы не выкинуть тебя с двадцатого этажа.
– Но…
–
На три хлопнула входная дверь.
– Сука.
– Сука, сука, сука!
Почти час он метался по квартире, как по клетке. Наливая коньяк, уронил бутылку, разбил пузатый фужер. В баре на глаза попалась водка. Снял пробку и глотнул прямо из горлышка. Обжегшись, закашлялся.
– Сука.
В очередной раз стукнувшись о стену, понял, что ему не хватает места. Двести квадратов квартиры были тесны, как школьный пиджак в конце учебного года.
Чтобы потушить бушующий в нем огонь, он нуждался в свободе, холодном воздухе и… женщине.
Милонга? Нет. Туда не пойдет. Там пьяному делать нечего.
Выскакивая из подъезда, на ходу запахивая пальто, прокричал, махая рукой проезжающей машине:
– Такси!
В кафе гремела музыка, слышался смех и вой Марка, который перехватив микрофон у начальника цеха, пытался петь «Как упоительны в России вечера».
Леонид, швырнув пальто в руки изумленной гардеробщице, никогда не видевшей директора завода в таком состоянии, обернулся через плечо, провожая глазами женщину в красном.
«Женщина в красном, помоги несчастным…»
– Куда? Там женский туалет! – встрепенулась гардеробщица, и даже открыла перекладину, чтобы кинуться следом, но вовремя рассудила, что начальству видней, и вновь вернулась к своему вязанию.
«Женщина в синем, пойдем, покеросиним…»
Она красила губы. Невероятно красивые, чувственные. Будь Леонид потрезвей, различил бы и ясные глаза, умело подкрашенные тушью, и красиво уложенные волосы, но он видел лишь красные губы. Ну и платье, которое обтягивало круглую попу.
Незнакомка не успела оглянуться, как была прижата к стене. Тюбик с красной помадой с шумом покатился по кафельному полу.
«Боже, все повторяется!» - только и успела подумать Глаша, когда ее губы смял поцелуй.
Она хоть и нахлебалась до макушки шампанским, что заботливо подливал Марк, имея виды на продолжение банкета, директора узнала сразу и по пьяной глупости решила, что он пришел поздравить ее с днем рождения и подарить тот самый поцелуй,
«Наверное, я нарушаю регламент», - засомневалась Глаша, самозабвенно отвечая на поцелуй, и попыталась остановить натиск поздравителя, оттолкнув его. Он не позволил. Перехватил сначала одну руку, потом, когда Глафира вспомнила, что их две, вторую.
«Боже, какая привычная поза!
– еще раз успела подумать Глазунова, когда обе ее руки впечатались над ее головой в стену, а тяжелое мужское тело заставило развести ноги. – Только третьеклашек не хватает».
Почувствовав холод кафеля на ягодицах, поняла, что узкое платье задралось до пупка и до «тех красивых ямочек на копчике», и теперь она, Глафира Степановна, должно быть, светит колготками, под которыми ничего нет. Тонкий трикотаж платья не позволил надеть трусы.
«Но кто же знал, что на моей попе окажется рука Скворцова?» - сняла с себя все обвинения Глазунова.
Виновник беспорядка в Глашином белье между тем пытался потрогать сокровенное, но никак не мог сообразить, что же ему мешает.
«Какие хорошие колготки. Надо бы купить еще парочку», - хозяйственная часть Глаши продолжала работать, несмотря на хмельное состояние.
– Простите, а у вас есть презерватив?
– решила поинтересоваться она, прежде чем позволить рвать колготки. «Незачем зря добро портить».
Директор что-то промычал и перестал двигаться. Он просто лежал на ней, придавив к стене.
«Я как препарированная лягушка», - вспомнив занятия по биологии, хмыкнула Глазунова и встретилась с большими глазами Марка.
– О, привет! – сказала ему Глаша и мило улыбнулась. – А я тут все-таки отхватила свой поцелуй.
***
Леонид проснулся, когда на улице еще не светили фонари. В окно стучался и сыпал ледяной крупкой ветер. Осень сопротивлялась зиме дождливыми днями, но та упорно отвоевывала позиции и превращала лужи в катки.
Под одеялом было тепло, но как-то неуютно. В чем состоит это неудобство, Леонид понял, стоило ему потянуть за край пододеяльника: брюки, носки и даже туфли ночевали вместе со своим хозяином. И только рубашка валялась на полу, раскинув рукава, словно она чайка, готовая взлететь.
Стон вырвался из груди Леонида. Ладонь закрыла бесстыжие глаза.
Директор завода «Стройдом» все вспомнил. И ярость, обуявшую после встречи с Ольгой, и желание развеяться, и женские губы, что приманили, словно мотылька на свет лампы.