Становление химии как науки
Шрифт:
Давид жестоко улыбнулся: он, конечно же, мне не верил.
Завтра предстояла схватка между заклятыми врагами, и мне там делать нечего.
– Иди сюда, Жасмин.
Давид притянул меня к своей груди и сладко поцеловал в губы. Другой рукой он стянул с меня кофту и с силой опустил лиф вниз. Его руки безжалостно разминали грудь.
Давид хотел видеть свой товар.
Хотел знать, за что он мог погибнуть завтра.
И по его мнению – мое тело того стоило.
– Моя Жасмин… – его
Я тихо застонала, готовясь к соитию с самым жестоким человеком.
Слава Богу, что эта ночь будет недолгой. Давид возьмет меня всего несколько раз, чтобы отдохнуть перед завтрашней встречей с Домеником.
Давид уложил меня в кровать и широко раздвинул ноги, а перед тем, как овладеть мною, с улыбкой победителя сказал:
– Запомни эту ночь, Жасмин. Завтра ты станешь моей.
И я запомню. Я запомню эту двадцать первую ночь.
Только совсем по другой причине…
Глава 10
– Что ты делаешь, красивая?
Я улыбнулась, а Давид открыл глаза, окончательно просыпаясь. Сонный, уставший, но с тем же жестоким взглядом.
Таких мужчин больше не было в мире – которые только проснулись, но уже готовы к схватке.
Наша бессонная ночь сказалась на нем.
– Рисую…
Давид потянулся, и одеяло соскользнуло с его обнаженного тела, приоткрывая все интимные детали.
Я отвернулась, пряча лицо.
И внесла последние штрихи в свою картину.
– Что рисуешь, Жасмин? – Давид сощурился, – не меня, случаем?
Я сидела за мольбертом после секса и до рассвета… мне не спалось. Сердце стучало так сильно, не давая покоя, и лишь здесь – за мольбертом – я нашла успокоение.
Сегодняшний день будет невероятно страшным. Я чувствовала это.
Давид купил мне этот мольберт на четырнадцатый день моего заключения. Я тогда рассказала ему о том, как безумно люблю рисовать, а он на следующий вечер привез мне мольберт, карандаши, краски и все, чего только можно пожелать.
Помню, как я благодарила его всю ту ночь…
А добралась до рисования только сегодня.
– Что для тебя значит этот перстень? – спросила я.
Я присмотрелась внимательно.
На картине его рука выделялась благодаря этому перстню – его я тоже нарисовала. Подумала, что он важен для общей картины. Черный, крупный камень внушал опасность.
– Это часть моей жизни, – отрезал Давид, – я с ним все пережил, с ним и сдохну.
Он поднялся с кровати – голый, ничем не прикрытый, и подошел ко мне. В затылок ударило тяжелое дыхание.
– Мне нравится, красивая, – Давид похвалил меня.
На полотне черты мужского лица казались расслабленными, даже морщинок было меньше. Я изобразила Давида обычным
Карандаш изящно обрисовал вытянутую поза спящего хищника, одеяло, накинутое на бедра, сильную руку за головой…
Мужчина, с которым я спала, был хорош.
Только одной детали не хватало.
– Позволишь?
Я взяла его ладонь и всмотрелась в черный камень. Внутри была окантовка пламени. Я внесла последние штрихи на полотно, закончив работу над перстнем. Он интересовал меня больше всего.
– Оставишь рисунок мне, – тихо велел Давид.
Оставлю.
И себе оставлю его маленькую копию. На будущее – неясное, размытое… одинокое.
Сегодня наши пути разойдутся.
Я разжала руку, взглянув на спрятанный в ней клочок бумаги. Этот маленький рисунок спящего Давида останется у меня.
В память о том, как я спала со своим убийцей, чтобы однажды воздать ему по заслугам.
– Сделай мне кофе.
– Кофе? – переспросила я, – разве ты не запрешь меня в комнате?
Давид подошел близко и потрепал меня по щеке.
Он торопился. Днем у него легальная работа, вечером сделка с самим дьяволом Домеником, а ночью – заказы и секс со мной.
Давид был очень занятым мужчиной.
– Сегодня все кончится, Жасмин. Выживет либо я, либо он. Тебе больше не для кого будет мстить.
– Кто я такая, чтобы умирать за меня? – я искренне не понимала.
Я отвернулась, а Давид даже не ответил. Усмехнулся только, будто я глупые вещи спрашиваю, и сказал низко:
– Знаешь, как бы я назвал дочь от тебя?
– Не знаю…
– Жасмин.
Я ушла на кухню и сделала ему кофе… без сахара, как он любит.
А потом Давид уехал.
Поцеловал меня на прощанье, будто между нами была сильная любовь, и уехал.
– Ты не убьешь его. Ты не убьешь Доменика.
Я отнесла чашку в раковину.
Теплая вода смыла свежие следы его губ с краев фарфора. Квартира Давида и все в ней пахло богатой жизнью. Давид любил роскошь и роскошных женщин, но еще почему-то полюбил меня.
На время.
Когда-нибудь я бы надоела Давиду. Не зря же он купил мне таблетки на определенный срок…
Таблетки.
Боже!
Раздался грохот.
Это безумно дорогой фарфор упал в раковину и разбился к чертям.
Как и моя жизнь, чашка разлетелась на мелкие осколки. Я стала их собирать, а когда руки затряслись, оставила это гиблое дело.
И бросилась в свою комнату.
В ту, с железным замком.
На полке лежал пустой блистер, а рядом – круглая маленькая таблетка. Двадцать первая. Про нее еще говорят, что счастливая. Если пропустить – шансы забеременеть повышаются в разы.