Становление химии как науки
Шрифт:
Черт.
Из-за палатной лампы, отражавшейся в окне, я не увидела ничего. От напряжения вспотели ладони, и я попятилась назад.
Хотела отключить свет, найти причину моих чувств.
Но когда вернулась – наваждение уже спало.
– Паранойя. Не больше, – заверяла я себя.
После жизни с Давидом, паранойя – самый лучший исход, на который я могла рассчитывать.
Я отошла прочь, вытерла вспотевшие ладони об одежду и залпом осушила стакан с водой, стоявший на
А когда мне позвонил Эмин, я, наконец, почувствовала слабость в ногах и подкатывающую к горлу тошноту – издержки короткого стресса.
– Ты готова?
– Да.
– Я у черного входа.
Я сжала телефон в руке и еще раз вгляделась в луну.
Она напоминала мне о ноябрьских ночах, проведенных в объятиях того, кому я, кажется, была нужна.
Сейчас я отчетливо понимала: нужна.
Но это не меняло нашего прошлого.
Я взяла сумку, вышла из палаты и покинула здание. Июльский ветерок ударил в лицо… приятный, сладкий. И с примесью горечи.
– Ты долго, – недовольно заметил Эмин.
Я сухо извинилась, все понимая: его ждут жена, дети. Сегодня суббота, и они наверняка разожгут костер во дворе и сделают шашлыки. Их мучения закончились много лет назад, мои же – только продолжались.
Но я все равно была благодарна Эмину.
Мы приехали быстро. Эмин помог мне донести сумку, хоть она и была легкая, но главное, что он проводил меня до квартиры. Даже в подъезде и лифте не оставлял одну… от его заботы хотелось расплакаться. Только не при нем.
– Почему ты помогаешь мне? – спросила я.
– Это лишние вопросы, – сдержанно, но холодно.
Конечно же.
– Никуда не выходи. Холодильник полный, аптечка тоже. Никому не открывай. Никто не знает об этой квартире, ты в полной безопасности.
Эмин говорил коротко, отрывисто.
И почти не смотрел на меня – только поигрывал автомобильными ключами и пристально осматривал квартиру, словно здесь мог быть кто-то еще.
Предусмотрительный.
– В любых ситуациях сразу звони мне. Не соседям, а мне.
– Я не глупая.
Эмин перебросил свой взгляд на меня. Тяжелый, недовольный. Ему даже смотреть на меня в тягость, будто я напоминала ему о самых плохих временах его юности.
Вот же глупости.
– По твоему животу так и не скажешь.
Я открыла рот и тут же закрыла.
Задохнулась немного от обиды, но я не в том положении, чтобы перечить. Все обиды и слезы оставлю на потом.
– Забеременеть двойней от мужика с криминальным прошлым, который, к тому же, вроде мертв – разве не глупость?
– Хватит, – взмолилась я и застыла, – и почему ты сказал, что он «вроде мертв»? Ты что-то знаешь?
– Думай о своих детях,
Я сощурилась. Шах что-то знал, но молчал.
– Что тебе известно о нем, Эмин?
– Довольно!
Я вздрогнула от резкости и тут же пожалела, что рассказала Эмину все.
О том, как стала марионеткой в руках Доменика, которого любила.
О том, как он использовал меня в своих целях и все-таки сделал убийцей Давида.
Это Доменик подложил меня под Давида. Мама не успела рассказать мне о тонкостях взрослой жизни, о безопасности рядом с мужчиной, как итог – я забеременела. Все это сыграло на руку Доменику, который вместе с Басмановыми ищет меня, чтобы впоследствии отобрать у меня детей.
Я в глубокой яме.
Будто наравне с Давидом погребена.
– Много лет ты училась держать пушку в руках, но так и не перестала быть наивным ребенком, – продолжил Эмин.
– Не нужно так со мной.
Эмин отвернулся, осматривая квартиру.
За что он ненавидел меня? За то, что я – женщина его врага?
– Я знаю, вы враждовали. Но я не участвовала в вашей войне.
Он тяжело вздохнул, мотнул ключами несколько раз и сказал мягче:
– Ладно… Я поехал.
Я кивнула сквозь ком в горле.
Сейчас Эмин напомнил мне, что моя жизнь скатилась в самую пропасть, из которой даже рассвета не видно. Еще Эмин сказал звонить ему в случае чего, но мне и взгляда его хватило, чтобы понять: он надеялся, что звонить я буду как можно реже, и что справлюсь со всем сама.
– Иди сюда.
– Что?
Эмин вытянул руку. Я тут же представила, как положу голову ему на плечо и тихонько так, тихо зарыдаю.
Это даже выглядело жалко. Эмин Шах, враг моего бывшего любовника предлагал поплакаться ему в жилетку, вроде ему не все равно.
– Эмин, я благодарна тебе за все. Однако жалость мне не нужна, – тихо, но отчетливо.
Максимум, с кем вместе я буду плакать, так это с одиночеством.
Шах опустил протянутую руку, но посмотрел на меня иначе, под другим углом. Будто он ожидал совсем другого, например: слабости, слез, жалкости.
Эмин привык к Диане. В детстве по дружбе она часто плакала, не удивлюсь, если и сейчас она не изменилась.
– Просто плачь больше. Не держи в себе – сделаешь только хуже. Выноси детей здоровыми, хотя бы одного.
Эмин умел поддерживать.
Я кивнула, а когда мужчина пошел на выход, то крикнула в спину:
– Давид убил мою семью.
– Поэтому ты с ним разделалась?
– Я не хотела его смерти. Все вышло случайно.
Эмин внимательно оглядел меня, сухо кивнул и ушел.