Становление нации. Религиозно-политическая история Англии XVI — первой половины XVII в. в современной британской исторической науке
Шрифт:
Важной работой П. Коллинсона стало написание современной биографии архиепископа Кентерберийского Эдмунда Гриндела (1575–1583), в которой проявились симпатии либерального британского историка к умеренным пуританам, стремившимся во второй половине XVI в. к дальнейшим реформам в церкви Англии с тем, чтобы приблизить её распорядки к швейцарским реформированным церквам{1102}. Относительно Гриндела в английской исторической литературе высказывалось мнение, что он был слабым администратором и его назначение было ошибкой для церкви{1103}. Коллинсон же, отмечая, что деятельность Гриндела была предметом полемики среди историков, решительно возражает мнению, что Гриндел был человеком слабым и податливым, но не соглашается также с безоговорочным причислением Гриндела к пуританам, о чем писал историк начала XX в. У.Х. Фрер{1104}. По словам Коллинсона, «Гриндел был образцовым деятелем английской Реформации в её самой творческой фазе. Он стремился сочетать опыт европейских реформированных церквей с традиционными структурами и институтами
В 70–80-е гг. XVI в. пуританизм стал приобретать черты институционального оформления в рамках церкви Англии посредством использования особых собраний духовенства, преимущественно пуритански ориентированного, под названием «пророчества». Практика «пророчеств» исходила из примера европейских реформированных церквей, а в конечном счете восходила к тексту апостола Павла: «И пророки пусть говорят двое или трое, а прочие пусть рассуждают… Ибо все один за другим можете пророчествовать, чтобы всем поучаться и всем получать утешение» (Первое Послание к Коринфянам, 14:29,31){1107}. Впервые эта практика стала использоваться в Цюрихе, где «пророчества» стали частью подготовки священников, что восприняли также кальвинисты. Исследователи отмечают появление «пророчеств» в Англии ещё в период правления Эдуарда VI. В правление Елизаветы они в начале 1560-х гг. возродились в Лондоне и стали распространяться по графствам, так что в них иногда принимали участие епископы и, что стало английской особенностью этого института, интересовавшиеся богословием пуритански настроенные светские лица.
Как считает П. Коллинсон, «пророчества» принадлежали скорее «пуританской церкви внутри церкви», чем официальной англиканской церкви, и были в ней чем-то средним между законной и незаконной практикой. Епископы стремились поставить их под контроль как регулируемую форму подготовки епархиального духовенства, назначали председателей «пророчеств», сами выступали на их заседаниях. Коллинсон полагает, что «пророчества» могли уживаться с епископальным строем церкви и вписывались в епархиальную структуру, а современники и некоторые исследователи преувеличивали подрывное влияние этих органов, так как их строй мог обходиться без епископов, чьи полномочия были внешними, неорганичными по отношению к ним{1108}.
Существование «пророчеств» очень хорошо согласовывалось с выдвигавшимися сторонниками дальнейших религиозных реформ при Елизавете из числа пуритан планами создания меньших по размеру епархий, поскольку они считали, что большие епархии не дают возможности духовенству активно вести назидательную пропаганду среди населения. Епархии делились на деканства, в основном совпадавшие по границам со средневековыми сотнями. Ещё приехавший в Англию в правление Эдуарда VI реформатор Страсбурга Мартин Буцер выдвигал план создания должности сельского декана, который мог бы выполнять обязанности суперинтенданта. При таком сельском декане и могли существовать «пророчества», объединявшие местное духовенство, способные выполнять также функции церковного суда, так как заседавшие здесь духовные лица знали население и его моральный качества. Учитывая, что «пророчества» посещали светские лица, данная система церковного управления усиливала светское влияние в церкви — устанавливались контакты церковной администрации с мировыми судьями графств, и рабочей единицей системы церковного управления могло бы стать графство, а не епархия. Такая система соответствовала интересам влиятельных элементов в графстве, будь то джентри или начинающие предприниматели капиталистического типа, и, очевидно, частично она функционировала там, где утверждались «пророчества». Но «пророчества» стали претендовать и на определённую долю властных полномочий в епархии, вмешивались в светские дела, претендуя на то, чтобы быть наставниками также и для знати, что уже вызывало ассоциации с кальвинистским пресвитерием{1109}. То, что в стране было возможным существование «пророчеств», сделало пуританское движение более умеренным. А.Ф. Скотт Пирсон считал «пророчества» прообразами пресвитериев современного типа, существующих в этой деноминации в Англии{1110}.
Елизавета в июне 1576 г., опасаясь подрывных последствий для существовавшего церковно-политического устройства в стране, потребовала, чтобы архиепископ Гриндел запретил проведение «пророчеств», но Гриндел не хотел этого делать, собирал среди епископов благоприятные отзывы о деятельности этих органов. Из 15 согласившихся высказаться по этому поводу епископов только четверо прислали неблагоприятные, враждебные отзывы{1111}.
К доводам Гриндела в защиту «пророчеств» королева прислушиваться не стала и велела ему своей властью начать их ликвидацию. В течение нескольких месяцев Гриндел испытывал внутреннюю борьбу, но в итоге его личные убеждения перевесили религиозно-политические соображения, и он решил в письме королеве в декабре 1576 г. сообщить ей, что подавить существование «пророчеств», очевидно полезного института для церкви, ему не позволяет совесть, заявив при этом, что он, скорее, оскорбит светское величие королевы, чем небесное могущество Бога. Некоторые
В объяснении мотивов этого поступка Гриндела П. Коллинсон обращается к сюжету из истории раннего христианства: англиканских епископов привлекала деятельность Амвросия Медиоланского{1113}, которая была примером того, что епископ, как это было в случае столкновения между Амвросием Медиоланским и Валентинианом II по поводу базилики из-за притязаний на нее ариан, может увещевать монарха. Впоследствии за бойню во время военных действий в Фессалонике Амвросий заставил каяться императора Феодосия Великого. П. Коллинсон считает, образ Амвросия Медиоланского повлиял на Гриндела, когда он писал письмо Елизавете — в этом случае «Гриндел примерял Елизавету на роль Феодосия»{1114}.
Но Елизавета всё же в мае 1577 г. повторно запретила «пророчества», а Гриндел в конце мая 1577 г, был изолирован в Ламбетском дворце и находился в последующие годы под домашним арестом до своей смерти в июле 1583 г. П. Коллинсон высказал предположение, что отстранение от должности Гриндела обусловливалось не только его письмом королеве, но и придворными интригами. Гриндел не разрешил второй брак итальянцу Джулио Боргаруччи, придворному врачу, и тот настраивал против архиепископа придворных, которые дополнительно влияли на королеву. В эти годы усилилось влияние на Елизавету одного из её фаворитов Кристофера Хэттона, ярого противника пуритан, нанесшего им заметный ущерб, особенно позднее, в 1580-е гг. Один из покровителей пуритан в 1570–80-е гг. граф Лестер, как предполагали при дворе, хотел захватить Ламбетский дворец, резиденцию архиепископа и формировал негативное восприятие письма Гриндела королеве при дворе. Таким образом, на судьбы епископов и положение в церкви также оказывали влияние материальные интересы знати и превратности придворной жизни{1115}.
Действия архиепископа Гриндела расцениваются обычно исследователями как один из ярких примеров того, какую большую роль в реформационный период играли религиозные убеждения личности, поскольку письмо Гриндела королеве Елизавете — поступок совершенно не политический, эмоциональный, продиктованный внутренними убеждениями. По выражению историка начала XX в. У. X. Фрера, которой был одновременно и англиканским епископом, это был «характерный образец типично пуританской прихоти»{1116}. Но П. Коллинсон полагает, что умеренная политика таких епископов, как Гриндел, могла бы частично предотвратить остроту религиозного противостояния англикан и пуритан, или же религиозный раскол в Англии, приведший к гражданской войне, появлению диссентеров, вообще бы не возник. Если бы англиканская церковь продолжала курс Гриндела, предполагает британский историк, то «менее терпимым было бы отношение к католикам в Англии, английская цивилизация была бы более монолитной, менее разнообразной, но, возможно, и менее творческой. Англия могла бы возглавить дело протестантизма в Европе, как мечтал Джон Фокс». Было бы и ещё одно серьезное последствие: если бы церковные власти не относились так нетерпимо к пуританам, снизился бы, наверное, их интерес к эмиграции в Новый свет, «не было бы яростно пуританской Новой Англии». В реальной же истории послабления пуританам при Гринделе сделали ещё более трудной борьбу с пуританизмом его преемникам — архиепископам Кентерберийским Джону Уитгифту и Ричарду Бэнкрофту{1117}.
П. Коллинсон также придерживается мнения, что во второй половине XVI — начале XVII в. вполне жизнеспособными, функциональными и нужными английскому обществу оставались церковные суды, и специально подчеркивает, что церковные суды были встроены в это общество и укоренены в нём, а не навязаны ему{1118}. Современные исследователи церковного правосудия в основном благоприятно характеризуют церковные суды в том, что касается их эффективности, объёма дел и быстроты совершения судопроизводства{1119}. Под влиянием развития локальных исследований стали публиковаться работы о функционировании церковного суда и администрации не только на уровне епархии, но и о церковных судах архидиаконств{1120}.
Современный уровень изучения деятельности церковных судов в Англии второй половины XVI — начала XVII вв. представлен в работе М. Ингрэма «Церковные суды, пол и брак в Англии, 1570–1640» (1990){1121}. Как отмечает автор, в оценке деятельности церковных судов времени окончания правления Елизаветы и раннестюартовского периода среди либеральных историков XIX — первой половины XX вв. преобладало мнение, что церковные суды отстаивали устаревшие и уже нежелательные для общества ценности. Но М. Ингрэм считает, что «значительная часть деятельности церковных судов соответствовала ожиданиям честных прихожан-домовладельцев в поддержании моральных стандартов и религиозности в народе и давала возможность воздействия на тех нарушителей моральных норм, которых было трудно наказать (например, в осуждении закоренелых нарушителей моральных норм в сексуальной сфере)». Абсолютной эффективности церковные суды достичь не могли, но именно за это, в сущности, их критиковали идеалисты из числа пуритан, другие современники, а также последующие историки. По мнению М. Ингрэма, на фоне деятельности других государственных учреждений этого времени можно наглядно показать, что церковные суды даже функционировали хорошо и были эффективны{1122}.