Становой хребет
Шрифт:
На шестой день пути поволокло с севера холодные, низкие тучи. Зарядами налетал вьюжный буранок, облепляя лицо, одежду и всё кругом липким снегом. Ноги скользили, лилась мокрота за шиворот и холодила спину.
Измёрзший за день Егор забрёл в глухой еловый распадок, нашёл затишливое место под обрывом и наспех сварганил балаган. Сырые дрова чадно разгорелись, забивая дымом глаза и раздирая кашлем грудь. К ночи болезненный озноб охватил всё тело, и Егор понял, что остудился на холодном ветру.
Помощи ждать
Всю ночь Егор жарил спину, пододвигаясь к огню, и пил непрерывно кипяток с брусникой, обливаясь потом. К рассвету полегчало. Высушился и задремал в балагане. Морила опустошающая слабость, ломило кости и тискало голову.
Когда очнулся, солнце уже слизывало мелкий снег и следы отвязавшегося оленя. Егор поискал его, дойдя до реки, и безнадёжно отступился. Ушёл, вражина. Пришлось самому вьючиться объёмистым сидором — тяжесть враз пригнула плечи к земле.
Невесёлое дело, но Егор не думал сдаваться. Квасил мокрыми олочами сырой снег, выискивая тропу в верховьях реки. Часто отдыхал, доканывала болезненная немочь, дрожали от напряжения ноги.
В небе кишмя кишели перелётные табуны птиц, поспешили они убраться к сроку от катящейся безудержно зимы. Следом летели сумеречные тучи, прятали сопки мучной занавесью снежных зарядов.
Только дней через двадцать подобрался к Фоминым порогам. Вода грозно ревела, вылетая из тёмной теснины ущелья, кипела и пузырилась. Холодила погибельной яростью квёлого перед необузданной силой природы — человеком.
Егор зачарованно глядел на пороги. Ущелье дышало смрадным застоем дьявольского жилья. Беспутная Верка помахивала крученым хвостом, скучающе позёвывала и не видела, как суеверно поёжился её хозяин и свернул в круто забирающий вверх распадок.
Егор заночевал у костра под вымоиной водопадного ручья. За ночь путник оглох от шума и прозяб до костей от сырости. С рассветом полез на скалы в обход порогов. Верка царапалась следом, тихо повизгивала, с жалобной мольбой заглядывала в глаза человека, боясь, что он покинет её в таком страшном месте.
Приходилось подсаживать собаку на голые уступы. Наконец Егор взобрался на самый гребень и пошёл, минуя обрывистые теснины. Руки, посёкшиеся о камни, дрожали от страшного напряжения. Плечи немели, и сердце колотилось у самого горла.
В одном месте чуть не сорвался вниз — уцепился за корявый ствол лиственницы. Винчестер загремел с оборванным ремнем по уступам в недосягаемую глубь. Егор ощупал себя и, убедившись в том, что цел, боле решил не рисковать. Надумал обойти скалы через заснеженный перевал у самого гольца.
Шум реки потихоньку сникал, Егор карабкался по террасам, спускался в какие-то распадки
Он брёл уже туда который день, между диких скал и лесов, измождённый усталостью, оборванный и голодный. Запас провианта давно кончился, вся живность схоронилась в кутерьме бурана, валил и валил снег, заметая вихлявые следы.
Во время ночёвки уже не мог восстановить силы, нужно было крутиться с боку на бок у костра, обогреваясь со всех сторон, подкладывая дрова, а с рассветом, когда наступала пора идти, путника смаривал сон.
В хребтах Станового уже лютовал зимний морозный ветер, закрывая ручьи и верховья рек льдом до весны. Егор шёл наугад по неведомому распадку, уходящему в далёкую, затянутую мглой тайгу. Что за лес? Куда он забрёл? Это уже не волновало его.
Только стучало в голове: «Надо идти… Пропадешь… Надо спешить». Вскоре Егор упёрся в маленькую речушку. Он побрел вдоль неё, надеясь, что она выведет к Тимптону. Опять стал кашлять, сник, ни во что не веря. Садился у комлей деревьев, отдыхал.
Потом с трудом делал ещё сотню шагов и опять садился. Закуржавленные лиственницы дремали в сонном оцепенении, через вершины проступали пологие хребты неизвестных ему гор. В беспамятстве он брёл и брёл, почернев от голода, всё чаще поглядывая на Верку, но съесть её не решался.
Собака тоже сдала, безнадежно искала в заваленной снегом тайге дичь, потом плелась сзади, опустив виновато голову и хватая пастью снег. Только один раз удалось подстрелить из нагана молодого и глупого глухаря, подпустившего близко охотника.
Егор наскоро промыл в речке и сварил в котелке даже внутренности птицы. Мяса хватило на два дня. Пробовал на мелководье добывать рыбу, но хариусы уходили в глубину, пугаясь его тени. Догадался к ночи сделать факел из бересты и деревянной острогой набил рыбы.
Ноги закоченели в ледяной воде, долго оттирал их снегом у огня до нестерпимой ломоты. Рыбы ел много, но она не восполняла силы. Пробовал подкрасться к сохатому.
Верка немного призадержала его на косе, но зверя обнесло дурным запахом продымленного у костров человека, лось сиганул через собаку в ельник.
Скоро льдом сковало затишливые ямы ниже перекатов, где он попутно наловчился добывать рыбу.
Егору стали докучать пугающие видения: прыгали в глазах выворотни лохматыми медведями, выбегала из лесу навстречу развеселая и нарядная Марфутка, издевалась смехом над его немочью и вдруг оборачивалась офицером со шрамом во всю щеку и распахнутым в страшном крике зубастым ртом.
Верка издали поглядывала, сторонилась хозяина, видимо, чуяла, что он от голода впал в полубезумное помрачение.