Становясь Лейдой
Шрифт:
Мама обнимает себя.
Папа кладет руки ей на плечи.
– Нам нужны деньги. Нам надо чем-то кормить дочь зимой. Да и тебя тоже не помешало бы подкормить… иначе как ты родишь мне второго ребенка?
Она отстраняется.
– Маева, пойми. Мы ее прячем, мы прячем тебя, и это лишь подогревает сплетни. – Он привлекает ее к себе, приподнимает ей подбородок, чтобы видеть ее глаза.
– Я пытаюсь ее защитить.
– И я тоже. Но с ее рождения прошло целых семь лет. Я уверен, опасности больше нет. Уже пора, Мае… Пойми.
Раскат грома
Мама мчится к двери.
– Белье намокнет!
Я бегу к окну спальни, смотрю на них сверху. Они носятся по двору, срывают с веревки рубашки и простыни. Небеса проливаются ливнем, как только мама и папа подходят к крыльцу. Я слышу их смех. Дождь шуршит, словно шикает на всех нас и велит замолчать. Я отхожу от окна, прижимаю к груди свою куколку.
Они не чувствуют грусти, разлитой в воздухе.
Не ощущают опасности, что несется на крыльях ветра.
Что было
После шторма дождь лил много часов и наконец успокоился, превратился а легкую изморось, обернувшуюся туманом. Воздух был таким влажным, что, казалось, его можно пить. Ярость ветра угасла, море сделалось на удивление тихим. Словно и не случилось никакой беды.
Светловолосый мужчина спрыгнул с палубы траулера на пирс. Схватил тяжелый канат, обвязал им швартовную тумбу. Второй мужчина – темноволосый и бородатый, тот, в чьи глаза избегала смотреть Маева, – коротко свистнул с кормы. Маева украдкой взглянула на его руки, ловко наматывавшие канат на крепежную скобу. Один виток, второй, третий, все туже и туже, пока судно почти не перестало качаться. У нее в голове вспыхнуло воспоминание, как эти руки сжимали ей бедра там, на острове… Она перегнулась через ограждение на борту, тошнота подступила к горлу. Глубоко вдохнув запах морской воды, Маева без сил опустилась на палубу и съежилась под одеялом, которое ей дал бородатый.
Хотя ветер стих, в воздухе все равно ощущалось морозное дыхание близящейся зимы. Туман внезапно рассеялся, с неба посыпались белые невесомые хлопья. Первый снег. Под водой Маеве всегда было тепло, но здесь, в стылом воздухе, не защищенная родной стихией, он дрожала в ознобе. Она старалась не паниковать. Ее дыхание сделалось частым и хриплым. Мысли словно связались в запутанный тугой узел, и лишь одна была более-менее ясной: Как мне вернуться домой?
Во всем виновата она сама. Сестры предупреждали, что нельзя так рисковать.
Светловолосый крикнул с причала:
– Все, привязана намертво. Takk.
Маева понимала слова, но не понимала их смысл. О ком он сейчас говорил, о лодке или о ней самой?
Бородатый вернулся к штурвалу и встал перед Маевой, подбоченясь. Сразу видно, что он был высокого мнения о себе и привык побеждать и покорять.
– Это я должен благодарить тебя, друг. Без тебя я бы не спасся. – Он обращался к своему другу, но смотрел на Маеву, сжавшуюся
Она смотрела на море. Искала знаки, обещавшие спасение ей самой. Может быть, сестры видели, что случилось. Может, они где-то рядом и выжидают удобного момента? Ее разум как будто разламывался по краям.
Где ты, любимый, когда ты мне нужен больше всего?
– Не хочу даже думать о том, что могло бы случиться, если бы я тебя не нашел. – Светловолосый поднялся обратно на траулер, его голос был очень серьезным. – Хотя ты все равно вернулся со знатным уловом.
Двое мужчин стояли бок о бок, глядя на Маеву.
Она ощущала в них что-то звериное, дикое. Она чуть отодвинулась, поплотнее закуталась в одеяло, подобрала под себя ноги. Сгорбилась, чтобы казаться меньше. Ей хотелось исчезнуть. Броситься в воду и плыть без оглядки. Но сейчас она слабая и уязвимая. На таком холоде ей далеко не уплыть.
Она прислонилась головой к борту и ударилась обо что-то затылком.
– Осторожнее, – крикнул светловолосый.
Он протянул над ней руку. Вытянув шею, Маева уставилась на инструмент, который раньше видала только издалека. Инструмент из поучительных страшных историй, которыми сестры пугали ее, когда она была совсем маленькой. Охотничий молот на длинной ручке, затупленный с одной стороны, чтобы забить зверя насмерть. На другой стороне – острый крюк.
Чтобы выпотрошить добычу, вспороть брюхо от горла до чресел.
Ее дыхание сбилось. Мужчины этого не заметили.
Светловолосый поскреб рыжеватую щетину у себя на подбородке и указал рукой на деревню на вершине холма:
– Иннесборгу я сообщу сам. Но кто-то должен сказать жене. – Он помедлил и пробормотал: – То есть вдове.
Бородатый стянул с головы вязаную рыбацкую шапку.
– Я скажу сам. Будет не по-людски, если ей скажет кто-то другой. – Его голос дрогнул.
Светловолосый молча кивнул.
Маева старалась унять свой страх, сосредоточившись на разговоре мужчин. Она гадала, что было причиной гибели судна, с которого спасся один бородач: он вышел на промысел вместе с командой, несмотря на штормовой ветер?
– Ну, давай, Ганс. Выскажи, что у тебя на уме. – Его глухой голос дрожал. – Ты меня предупреждал, я тебя не послушал. Антум погиб из-за моего упрямства. – Он надел шапку обратно и натянул ее низко на лоб.
Ганс открыл рот, собираясь ответить, но не стал ничего говорить.
Они оба смотрели на горизонт. Притихшие, погруженные в свои мысли.
Маева воспользовалась представившейся возможностью и начала потихонечку отползать в сторону. Может быть, она сумеет сбежать, если не будет терять ни секунды; их горе станет залогом ее спасения. Она поднялась на ноги и сделала три быстрых шага по скользкой палубе, одной рукой придерживая одеяло, наброшенное на плечи. Вот оно, ее сокровище, – лежит под штурвалом. Она уже протянула свободную руку, уже приготовилась его схватить…