Старая армия
Шрифт:
Военные предметы и подсобные к ним, которые читали академики Киевского гарнизона, проходились основательно, но слишком теоретично. Позднейшие годы «военного ренессанса» (после японской войны) внесли существенные изменения и в программы военных училищ (1907): исключены были механика и химия, а на их место введены военная география и гигиена; практичнее и ближе к офицерской работе поставлены были курсы артиллерии и фортификации; тактические занятия перенесены впервые и на местность, в поле; вместо старинных кампаний, военная история стала знакомить юнкеров с новейшими и т. д., и т. д.
Теперь, спустя много-много лет, осталось более живое впечатление от самих лекторов, нежели от их лекций. Пожалуй, наиболее колоритной фигурой был инженер-полковник В-а, читавший механику, чудак и мистик, уносивший наше внимание
Странный для военного человека облик имел преподаватель артиллерии, капитан Ш-с. По доброте своей он никому не ставил дурного балла; и был так застенчив, что, когда юнкер И-н на репетиции, совершенно не стесняясь, списывал однажды с манжетки формулы по баллистике, Ш-с смотрел на него красный и смущенный и… не сказал ни слова. Характерно, что класс после репетиции заступился за него: выругали И-на и условились соблюдать корректность в отношении Ш-са.
На французском уроке — форменный балаган. Юнкер Н[естерен]ко, хорошо владевший языком, обыкновенно сдает репетицию за троих, дважды переодеваясь. В мундире с чужого плеча, с подвязанной щекой, с леденцом во рту, чтобы изменить голос, — он имел вид глубоко комичный. Француз Д. никого не помнит в лицо. Н[естеренко] переводит с французского умышленно не бойко, «экает», в меру коверкает слова и ударения; Д. поправляет, подсказывает — все идет хорошо, 8–9 баллов всегда обеспечено. Но вот однажды Н[естеренко], сдавая репетицию за другого, забылся и вполголоса прочел французский текст с таким хорошим акцентом, что француз насторожился, поглядел подозрительно и замолчал. А Н[естеренко] опять «экает», ждет подсказа и, не дождавшись, переводит да переводит…
Наконец, разобрав, в чем дело, Д. торжественно поднялся, взял под руки и настоящего, и подставного юнкера и повел их к инспектору классов. Юнкера по дороге взмолились:
— Ваше превосходительство, не губите…
И весь класс речитативом запел:
— Не гу-би-те…
Д. довел виновников только до дверей и отпустил их с миром.
Вообще от виденного, слышанного и пережитого у меня составилось впечатление, что изучение иностранных языков в огромном большинстве российских школ носило характер чисто анекдотический. Анекдот и в средней школе, и в военной, и даже… в Академии Генерального штаба… Один досужий статистик вычислил, что в кадетских корпусах за 7 лет затрачивалось на обучение иностранным языкам 936 учебных часов, да почти столько же на внеклассную подготовку… И совершенно бесполезно. В гимназиях было еще хуже. А в результате сплошного анекдота — много потраченного времени и труда и большой пробел в образовании.
Между тем нельзя сказать, чтобы на вопрос этот не обращали внимания, в особенности после 1905 г. Им занималась военная печать и учебные комитеты; Академия повысила значительно требования в этом отношении; военное ведомство насаждало среди педагогов новейшие системы обучения языкам, в особенности систему Берлица; во многих округах заведены были групповые занятия по иностранным языкам для офицеров…
Но «анекдот» разбивал по-прежнему все благие начинания.
Приличнее, но по существу не лучше было и на репетициях по Закону Божию. Отец Б. — человек умный и ученый — не сумел, однако, овладеть несколько своеобразной аудиторией и возбудить в нас интерес к предмету (история церкви). Сдался без борьбы. Отношение к нему было почтительное, но репетиции юнкера сдавали по-особенному: о. Б. вызывал сразу нескольких человек, которым задавал программные вопросы; они становились в затылок друг другу «для обдумывания»; при этом все, кроме головного, вооружались учебником и считывали; головной — если не знал пройденного, то отсылался отцом Б. в хвост «для обдумывания».
Изредка о. Б. озабоченно покрикивал:
— Господа, прошу чище в затылок ровняться. Боюсь — господин инспектор классов увидит…
Двери были стеклянные, а инспектор классов, капитан Д. имел обыкновение носить ботинки на резиновых каблуках и, подходя бесшумно к классной
Вообще, если три четверти юнкерской энергии и труда уходили на преодоление науки, то по крайней мере четверть шла на проказы. Система «шпаргалок» с годами весьма совершенствовалась… Практические работы по законоведению («Судное дело о рядовом N-ro полка») или по администрации (ротная или полковая отчетность) переписывались из года в год из старых работ, хранившихся в архиве у инспектора классов — за небольшую мзду сторожу… Экзамен по курсу русской литературы у преподавателя Щ-ны письменный — тянули билеты и писали сочинение — проходили всегда блестяще… Перед экзаменом шла разверстка билетов частным образом в своем кругу, и каждый юнкер должен был заготовить соответствующее сочинение. В день экзамена рукописи эти раскладывались по ящикам парт в порядке номеров. Юнкер, взявший билет, шел не на свое обычное место, а на то, где по расчету лежала его шпаргалка…
Быт необыкновенно живуч. Представьте себе мое изумление, когда в записке моего однокашника, окончившего Киевское училище через восемьлет после меня (А. Н. Рубанов) я нашел такое же точно описание экзамена по русскому языку, с небольшими только техническими «усовершенствованиями»…
Но вот — сигнальная труба, и книжная премудрость с особой поспешностью летит в сторону. «Строиться к завтраку!» Едим быстро и жадно. Небольшая перемена.
— Собираться на строевые занятия!
Летом — на плацу или в поле, зимою — в казематах.
— Ать, два! Ать, два!
— Грудь вперед, живот назад!
— Юнкер Воронов, выше голову!
Начало строевой подготовки…
Стоит оглушительный гул голосов. Ходят по всем направлениям молодые юнкера, резко «печатая» шаг.
Одиночное обучение и гимнастика скоро преображали бывших гимназистов, семинаристов, студентов в заправских юнкеров, создавая ту особенную военную выправку, проявлявшуюся во всем — в походке, в манере держать себя и говорить, которая не оставляла многих до старости, до смерти и позволяла отличить военного человека под каким угодно одеянием.
Проходили мы всю солдатскую службу обстоятельно и для того времени хорошо. Первый год — в качестве учеников, второй — в роли учителей молодых юнкеров. Этим как будто достигалась подготовка из нас инструкторов. Но только как будто. Ибо, выйдя из стен училища, мы скоро убеждались, что обучать интеллигентного человека — юнкера — это одно, а обучать солдат, среди которых было тогда не менее 65 % неграмотных и неразвитых людей, — это совсем другое. Отсутствие приемов и навыков обращения с этим сырым человеческим материалом, обладавшим в потенции природной сметкой, но мало склонным к самодеятельности, ставило на первых порах офицерскую молодежь в затруднительное положение. В особенности трудно пришлось нам — десятку юнкеров, выпущенных в 1892 г. в артиллерию: запряженную батарею мы видали только со стороны, а в соседнем лагере артиллерийской бригады прошли всего шестьпресловутых «учений в парке»…
Точно так же нас не знакомили с методами обучения грамоте. И когда молодому офицеру, как общее правило, приходилось получать в свое ведение ротную или батарейную школу, он шел обыкновенно ощупью, изрядно изводя своих незадачливых учеников. Впрочем, в позднейших выпусках на дело это обратили внимание. Между прочим, в училище наезжал впоследствии известный педагог Троцкий-Сенютович — знакомить юнкеров со своей звуковой системой обучения грамоте.
Но самое главное — большинство юнкеров военных училищ, в особенности — не принадлежавших к военным семьям, совершенно не знали солдатского быта. Этот вопрос, ряд лет не сходивший со страниц военной печати и подымавшийся не раз и строевыми начальниками, так и не получил разрешения до конца. Существенно необходимым было прохождение всеми до производства в офицеры, вернее до поступления в училище, подлинной солдатской службы в рядах. Но военное ведомство не пошло на эту меру, боясь сокращения прилива молодежи в военные училища. Как паллиатив, в 1909 г. появился циркуляр Главного управления военно-учебных заведений, рекомендовавший «практиковать возможно частое посещение юнкерами, вместе со своими офицерами, воинских частей разного рода оружия… для изучения солдатского быта и службы».