Старая дева
Шрифт:
— Стой, — перебила я, вспомнив, как напомнила мне моя банщица неприятную Татьяну. — Анна родня Татьяне?
— Так… мы ж тут все какая-никакая родня, — удивился Лука, а я поморщилась — и снова напрасно спросила, да и вряд ли иначе, оттого и отдавали девушек в другие деревни замуж в старые времена, но это те, у кого деревень было много. А мне и моему батюшке, наверное, пришлось кого-то и продавать. — Да Анна баба добрая, хоть и смурная. — Он заулыбался, лицо его разгладилось, во взгляде появилась нежность, которую я никак не могла от него ожидать. — И ребят любит. Хорошая баба. Так вот она
Он говорил жарко, даже рука у него дернулась, словно он хотел ударить себя кулаком в грудь в доказательство своих слов. Я решила, что Анна его жена. Где выпас, чей приказчик и почему он будет кричать — для меня пока что осталось тайной за семью печатями.
— Теперь про заклад скажи.
Лука вдруг ожесточился. Вот только что передо мной стоял добродушный заботливый староста крохотной деревеньки и правая рука хозяйки имения, простоватый мужичок, боявшийся получить плетей за недосмотр и шугающийся ведьм, и в один миг в его глазах полыхнули такие ярость и ненависть, что я с трудом удержалась, чтобы не вскрикнуть.
— Кабы не ведьмин знак, барышня, — очень отчетливо и злобно произнес Лука, — я бы, да простит меня Премудрейший, поклоны бы ему в храме отбил. Потому как один залог, второй, да и третий барин бы на игры да непотребщину спустил. Кабы не ведьмина сила, решил бы я, что Преблагой то волей своей сотворил — и вас от гибели лютой отвел, и Федота, а кошель по реке пустил. Так уж пускай мы впроголодь, но и барин тоже.
— Ты о моем брате? — уточнила я и тотчас в который раз пожалела о неосторожном замечании, потому что Лука опять воздел руки и с воплем бухнулся на колени.
— Простите дурного, матуш…
— Тихо! — рявкнула я. — Встань, лоб расшибешь, дурак. Лука? — Он посмотрел на меня как на чудо. Может, чудом я и была сегодня в его глазах? — Мы обязательно со всем справимся. Все вместе. Я, ты, Федот, Кузьма, Анна… Все. Ты мне веришь?
Конечно, нет, по взгляду это было понятно. То, что я могла говорить своему начинающему, талантливому, работящему, но уже измученному бесконечными репетициями и чередой неудач подопечному, не доходило до сознания крестьян. Крепостных крестьян. Моей собственности. Мыслили ли эти люди себя вообще людьми?
Да, я спросила, верит ли мне Лука. А могу ли я кому-нибудь верить? Ему хотя бы? Анне, Авдотье, Степаниде, Кузьме? Я одна в абсолютно чужом мне мире, и единственное мое преимущество — опыт, закалка, знание поступков людей. Умение делать деньги из воздуха. Твердый характер. Навык зубами грызть стены, если я знаю, что за ними успех.
Я посмотрела на бумаги на столе. Надо заняться ими в первую очередь и куда-нибудь пересесть, потому что бедро мое уже занемело.
— Прикажи ужин подать, — сказала я. Лука так мне ничего на мой последний вопрос не ответил — может, счел, что барышня еще от купания в речке не отошла, а может, поступил проще и списал все на волю Премудрейшего… В этом плане Луке было легче, чем мне. — За урядником послали? Поезжай тогда за деньгами к графу и за доктором послать не забудь.
Лука ушел. Я, охнув, поднялась и пересела
Письма. Не то чтобы много, но все деловые. Первый заклад имения — еще при жизни отца. Второй заклад — через три месяца после его смерти: банк перекрыл первый долг и выдал мне деньги, но уже меньше, а проценты назначил конские. Письмо о третьем закладе, и денег всего ничего… Четыре тысячи грошей. Я не могла сказать, много это или же мало, но, наверное, мизер, если крестьянка стоит сорок… двадцать грошей. Женщина, мужчина должен стоить намного дороже. Но четыре тысячи грошей канули куда-то, будь то ведьминых рук дело или действительно мост не выдержал.
Елизавета, меня зовут Елизавета, прочитала я имя на закладном письме, Елизавета Нелидова. Ни титула, ничего, но чем бы мне мог помочь титул? А еще у меня есть брат, по словам Луки, мот и бабник, но про брата я не могла найти ничего. Вот договор с графом Виктором Александровским об аренде земель — да, Лука прав, себе мы почти ничего не оставили, и понятно почему, но — стоп, к договору должны быть приложены расписки о выплатах, почему их нет и почему Лука ничего не сказал?
Я быстро перебирала бумаги, но расписок не видела. В комнату кто-то вошел, вероятно, Лука, подумала я и не обернулась. Староста был терпелив, если у него ничего не горело.
Я была поглощена расписками и, лишь случайно скосив глаза в сторону, увидела на полу совсем рядом серую тень. Это был никакой не Лука, и пахло от него потом и кровью, и стоял он почти за моей спиной.
Глава пятая
— Не признали, барышня?
Не то чтобы я часто читала книги. Не мне, не с моей профессией верить в то, что мне хотят показать. Это ведь режиссер кричал «Верю!», не зритель, а меня убедить в искусственной картинке почти так же сложно, как великого мастера.
Я нечасто читала, но мне попадалось — при виде незнакомого мужчины «похолодела», «мурашки побежали», «не смогла дышать». Вранье, человек — существо социальное, стайное, и если некто не приставляет к твоему горлу нож, никакие «волны опасности» «с головой» не «окатывают». Но человек и существо, вспоминающее когда необходимо древние инстинкты: беги, беги — вот это срабатывает. Что мне и хотелось сделать сейчас, но я сдержалась.
Неприятно? Да. Омерзительно? Да, пожалуй. И пока что не знаешь, чего ожидать от того, от кого за версту несет смертью. Но маньяк и мошенник всегда обаятельней, чем прикорнувший на автобусной остановке бомж.
— Андрей я, али забыли? Батюшка ваш меня в Сосновку продали.
— Почему от тебя пахнет кровью, Андрей? — только и спросила я. И сомневалась, что он мне ответит «потому что я убиваю людей».
— Так ведь я у Павла Юрьевича на скотобойне, — спокойно пояснил Андрей. У меня было чувство, что я его уже видела. Высокий, очень красивый парень. Постой-ка…
— Ты брат Авдотьи и Степаниды? — запоздало осенило меня. — Зачем пришел? Ты не мой человек больше. — Вероятно, раз скотобойня не моя?