Старая Контра

Марушкин Павел Олегович

Палисандро платил своей труппе без проволочек и щедро; во всяком случае, Пыхе ни разу не доводилось держать в руках столько денег сразу. Даже Чобы Стисм выглядел довольным.

После спектакля Кастрация потащила приятелей отмечать их первую премьеру. От неё Пыха узнал о местонахождении своих соплеменников. Как выяснилось, Джро Кейкссер успел затеять со смоукерами общий бизнес; и стибки теперь были частыми гостями в Колючем Доме – именно такое название получило обиталище племени.

– Ты не представляешь, Смоки, до чего это забавно – когда кто-нибудь пытается забраться внутрь и натыкается на колючки Занавеса! – хихикала стибовочка.

Желающих познакомиться со смоукерами

поближе и в самом деле сильно поубавилось: местная шпана быстро поняла, что эти куки стоят друг за друга горой. Кроме того, со странными синекожими человечками оказалось гораздо выгоднее дружить: новое увлечение – табак – распространялось по Вавилону со скоростью пожара. Первыми, как и предсказывал некогда Джро Кейкссер, на экзотический вид досуга запали богатеи Лоск Бэби – района роскошных вилл, особняков и сверхдорогих бутиков. Смоукеры сделали правильный ход, разделив всю свою продукцию на категории простой и элитной. Последняя шла едва ли не бойчее, несмотря на то что была гораздо дороже: все хотели приобщиться к «красивой жизни», а посредством табака это мог сделать почти каждый. Кроме того, толстые чёрные сигары (табак двойной ферментации, класс «элита») как нельзя лучше сочетались со вкусом выдержанного марочного виски. Смоукеровские традиции также претерпели изменения: «козьи ноги» и папиросы теперь смолила разве что малышня. В каждом семействе появился свой кальян; смоукеры-подростки обзавелись небольшими, но весьма изящными трубочками.

Кипучая энергия Джро Кейкссера в сочетании со знаниями Большого Папы и Свистоля совершила невозможное: табачная компания, плод союза двух племён, процветала. Сырьё теперь доставлялось из Леса бесперебойно, кроме того, были заключены договоры с несколькими фермерами, придерживающимися передовых взглядов – те согласились вырастить на пробу урожай табака, и Каламбур теперь постоянно пребывалв разъездах, сделавшись кем-то вроде агронома-консультанта. Курительные салоны также приносили неплохой доход – настолько неплохой, что смоукеры получили несколько особых предложений; тех самых, от которых не принято отказываться. Большой Папа, посовещавшись со старейшинами, решил в конце концов сплавить эту проблему всё тому же Джро – разумеется, за некоторую толику доходов. С этой стороной вавилонской жизни он никогда не сталкивался и не представлял себе, как надо держаться с крепкими улыбчивыми парнями, увешанными золотыми побрякушками. Разумеется, стибок разрешил в конце концов и эту задачу…

Обо всех новостях Кастрация поведала Пыхе, за обе щеки уплетая аппетитных жареных пескарей, покрытых хрустящей золотистой корочкой, готовить которых здесь были большие мастера. Чобы и Пыха, впрочем, старались не отставать. После того как первый голод был утолён, друзья принялись рассказывать о своих злоключениях. Особенно Кастрацию поразила история о гигантской курице: оказывается, она прочла об этом в утренних газетах и теперь с круглыми глазами выпытывала подробности ночного безобразия.

Маэстро Палисандро устроился тут же, за соседним столиком, и потребовал бутылку самого лучшего красного вина, какое только найдётся. Он не принимал участия в разговоре и вообще, казалось, думал о чём-то своём, но когда Пыха встал из-за стола, маэстро внезапно остановил его.

– Скажите мне, в какую сторону вы собираетесь сейчас направить стопы, мой юный друг?

– Он спрашивает, куда ты пойдёшь, – перевела Кастрация и хихикнула. – Палисандро всегда так смешно разговаривает, особенно когда выпьет!

– Ну… Касси обещала проводить меня к моим родственникам… Я давно с ними не виделся, – объяснил Пыха. – И Чобы тоже собирался с нами, верно, Чобы?

– Я был бы весьма тронут,

если бы вы позволилисопровождать вас ещё и мне! – высокопарно произнёс маэстро. – Я давно мечтал увидеть собственными глазами Колючий Дом – он успел стать своего рода достопримечательностью!

– Да, конечно… – пожал плечами смоукер.

Идти оказалось не так уж далеко: через полчаса вся компания оказалась на небольшом, заросшим чертополохом и лебедой пустыре, где и возвышалась смоукеровская «крепость». Железный Занавес поднялся до третьего этажа; дом выглядывал из него, как из футляра, рядом верхних окон. Попасть внутрь можно было только при помощи подъёмного приспособления, и Пыха задрал голову, высматривая сторожа.

По счастью, в тот день дежурил Бобрик, Пыхов старинный приятель: он без лишних расспросов и проволочек спустил вниз клеть. Через несколько минут смоукер уже обнимался с домашними.

После того как восторги немного утихли, Пыхины родичи разожгли кальян. С интересом наблюдавшие за процедурой Чобы, Кастрация и маэстро Палисандро получили предложение присоединиться – благо, кальян был большой и имел несколько «хоботов». Пыха затягивался благоуханным дымом, наслаждаясь каждым мгновением великолепного смоука, и с нежностью наблюдал за Кастрацией, старательно тянущей из мундштука, сдвинув от усердия глаза к переносице. Пусть родная деревня и скрылась под водой, пусть он больше никогда не увидит своей корзинки – но сейчас он был счастлив, потому что был дома. Слегка ароматизированная вода глухо бурлила в медном чеканном брюхе, кольца и стружки белого, как горные снега, дыма плавали в воздухе; и неспешно текла беседа, такая, какую умеют вести одни лишь смоукеры, – основательная, неторопливая, добродушная… За разговорами никто как-то не заметил, что маэстро Палисандро исчез. Тихонько проскользнув за холщовую портьеру, заменившую Пы-хиному семейству отсутствующую дверь, он отправился на экскурсию.

Вскоре внимание его привлекли раздававшиеся в одной из комнат голоса. Маэстро Палисандро (известный некоторым под именем Чаква Шамполамо) на цыпочках подкрался поближе.

– Самое печальное, что все наши труды пошли прахом, – говорил чуть надтреснутый старческий голос. – Тот островок мира и благополучия, что мы создали, попросту смыло в реку времени.

– По-моему, вы несколько преувеличиваете, профессор, – отвечал ему невидимый собеседник. – Это у вас хандра, сплин: вы же знаете, как оно бывает в дождливые периоды. Надо смотреть на вещи оптимистичнее: вот, например, на мой взгляд, всё обернулось в лучшую сторону.

– Не уверен, совсем не уверен… Всё, чему мы учили наших подопечных, оказалось попросту необязательным приложением к грубым реалиям жизни. Они вполне могли бы обойтись и без этого…

– Мы создали какую-никакую, а культурную традицию, – строго возразил второй. – И потом, если так рассуждать, то вообще всё окажется необязательным приложением к нескольким простейшим инстинктам. Знаете… Действительно жаль, что нам уже не так много осталось. Вы бы сами увидели, что бесследно ничего не исчезает, и наши усилия не пропали зря.

– А табак? То, что должно было принести в этот мир новую философию, станет всего лишь очередной вредной привычкой!

Подметала тихонько постучался костяшками пальцев в стену и вошёл.

– Прошу прощения, господа, что прерываю вашу беседу! Боюсь, я позволил себе некоторую бестактность, но это не нарочно, поверьте… Разрешите представиться: маэстро Палисандро, импресарио театра маргиналов. А вы, насколько я понимаю, те самые легендарные наставники достопочтенного племени смоукеров?

– Гхм… Ну уж, и легендарные… – Большой Папа удивлённо воззрился на высокую фигуру маэстро.