Старая кровь
Шрифт:
Но это будет позже. А пока что я была очарована им, его взглядами и манерами. Он отвез меня в хороший ресторан с морепродуктами на одной из самых дорогих улиц, где я еще не бывала, потому что это вызвало бы зависть во мне. Он еще не был узнаваем, как Фредерик, но женщины пялились на него.
Они смотрели на меня, но, в отличие от девочек, бегающих за Ставой в школе, это были взрослые женщины с сердцами, полными ненависти и ревности. Я была их врагом, потому что шла с ним под руку, и хотя я выглядела неплохо, они вызывали странные чувства.
Луди старался создать у меня
Уверена, вы не хотите знать, как продолжилась ночь, но скажу, что я была леди и оказалась дома не поздно даже по своим меркам. Я пылала внутри, ощущала огонь, которого никогда не было, но той ночью я слушала сердце, оно говорило, что нужно действовать медленно и осторожно.
Если бы только я слушалась дальше шепота сердца, он-то знал, что грядет. В следующий раз мы с Луди занялись любовью. Прямо в его гримерке, этот поглощающий темп удивлял и пугал меня. Мои страхи оказались напрасными, со мной все было в порядке. Я нашла того, с кем мне было суждено провести остаток жизни, и мое тело это подтверждало.
И мы начали наши страстные отношения. Сначала было просто. Мы не могли насытиться друг другом, уединялись при любом шансе. После этого мы выглядели потрепанно, и скоро разошелся слух, что мы — пара. Лисбет поговорила со мной, советовала держаться подальше от Луди, помнить о работе, но я была беспечной, глупой и не слушала. Что Лисбет знала о мужчинах? Я знала Луди, он был моим.
Но Лисбет была права. Луди был исполнителем, актером, и он не только привлекал внимание противоположного пола (взгляды, которые он получал на нашем первом свидании были пустяком, по сравнению с теми, какие он получал, пока цитировал Шекспира на сцене), а еще был заносчивым, эгоистичным и ненадежным. Он требовал время и внимание, но не только от меня, но ото всех. Он ревновал меня к каждому мужчине, заговорившему со мной, включая других актеров, но ему нравилось заигрывать с другими женщинами. Он мог быть и веселым, зависело от того, сколько он выпил и насколько хорошо выступил, а потом он становился циничным и злым.
Я не собиралась это терпеть. Несмотря на правила, которые озвучила мне Энн, я часто насмехалась над ним. Было сложно не делать это, когда он вел себя как ребенок. Результатом были ссоры по ночам, а потом мы снова оказывались в объятиях друг друга.
Все было такими перекатами, любовь и ненависть сменялись годами. Как бы мы ни трепали друг другу нервы, как бы ни ругались, как бы ни издевались друг на другом, это не заглушало всепоглощающую любовь, что я чувствовала к нему. Огонь ревел во мне, в моему сердце и моей душе. Я надеялась, что он чувствует то же самое, иначе почему бы Луди был рядом, если бы не любил меня так, как я его? Я была такой наивной
Я узнала причину лично судьбоносным летним днем между спектаклями. Ее знали Ханной, она была новой ученицей Энн. Я убирала в театре, веря, что Луди ушел в кафе с Петрой и Лисбет, когда услышала шум из его гримерки.
Луди запер дверь. Но мое любопытство с тревогой вышибло дверь, когда я услышала внутри высокий женский смех.
То, что я увидела… не описать. Я не хочу думать об этом, мне все еще больно. И сердце пылает по сей день. Столько лет прошло, а я… в общем, я обнаружила Луди со спущенным штанами, и светловолосая Ханна обслуживала его.
Все дальше помнится смутно. Но я не убирала в его гримерке, а крушила ее, бросала стулья, вещи, косметику. Я постоянно била Луди по лицу, пока Ханна не попыталась вмешаться, и тогда я ударила ее по губе. Я была вне себя от ярости. Я пыталась дышать и держаться за убеждение, что на моей стороне была любовь. За секунду все рухнуло. Все, что было важным для меня, рухнул. Луди был моей жизнью, причиной, по которой билось мое сердце, по которой жила моя душа.
Жаль, но даже после того, как я узнала, что он был с Ханной и несколькими другими женщинами, он все еще продолжал быть для меня всем. Я была обречена со своей любовью.
Мне стало плохо после этого. Энн заботилась обо мне, когда могла, но ей нужно было ходить на работу, она не могла после всего этого пустить ту женщину на сцену. Энн злилась, как и я, так что поклялась превратить жизнь Луди и Ханны в ад.
Я так и не узнала, смогла ли она. О, Энн рассказывала мне, как она подставила подножку Ханне после репетиции, как открыто смеялась над Луди в одной из их сцен. Но я не видела это, ведь ушла оттуда. С чудесной многообещающей работы. О, это не было самой главной мечтой, до сцены я так и не добралась. Но у меня были деньги и надежда, и этого мне, черт возьми, хватало. Все было хорошо, но я влюбилась в эгоиста и все испортила.
Во второй раз в жизни меня разрушила любовь, но в этот раз виновата была моя любовь.
Знаю, звучит это драматично. Но факты были. Луди был не единственным актером здесь. Я не была на сцене, но у меня были желания, у нас с ним были схожие черты. И виноваты в конце наших отношений были мы оба. Но это было ужасно.
Я оставила театр и жизнь, которая была упорядочена, так что мне нужно было найти другую работу. Я оставалась с Энн, потому что не было другого выбора: она была моей лучшей подругой, а еще давала жить без платы за квартиру, пока я не найду новое место.
Сначала я пыталась попасть в другие театры, даже если бы снова пришлось гримировать Фредерика, но это не принесло результатов. Время было послевоенным, с деньгами было туго. Предприятия закрывались, людей начинали отбирать придирчиво. Я нашла работу в кофейне недалеко от парома, раздавала вымечку и кофе пассажирам, направляющимся в Финляндию или Данию.
Работа была неблагодарной, но с чаевыми зарплата была больше, чем в театре, туристы часто сыпали мне оставшиеся кроны. Но, несмотря на стабильный доход, пустота в моем сердце оставалась.