Старая шкатулка
Шрифт:
– Ох, тяжко быть свидетелем! – протяжно проговорил он. – Я всю жизнь избегал стрессов, как сейчас модно говорить, и вот – подарок судьбы!.. Мадам не могла спокойно умереть. – В его голосе послышалась откровенная неприязнь. – У нее была беспокойная жизнь, и конец наступил такой же… О жизни мадам можно написать целый роман. Память у нее была – боже мой! – Он все старался увильнуть в сторону.
– А у вас? – невинно намекнул я.
– Ах, да, понял вас, прекрасно понял! – воскликнул Дорфман. – Но я не знаю, что вас интересует… – с детской непосредственностью добавил он.
– Все,
– Что было? Пришли милиционеры и взломали дверь, – буднично проговорил он. – А потом – ужас! – всплеснул он руками, чуть не смахнув очки со стола, и умолк.
– Кто вызвал милицию?
– Моя жена… По телефону. Знаете, видя, что мадам не отзывается, я нутром почувствовал, что тут что-то не так, и сразу позвал жену, а она мне и говорит: «Боря, не поднимай шума… Мадам Натали может сильно рассердиться!» Я же говорю ей: «Когда ты видела ее в последний раз?» А она: «Два дня назад». Я и спрашиваю: «Может ли старая женщина находиться в квартире два дня, не выходя из нее? Да и дверь у нее заперта!» Лишь после этого жена догадалась позвонить в милицию. – Дорфман осуждающе поджал губы и передвинул очки на столе.
– Почему вы сами не позвонили? – машинально спросил я.
– Я все надеялся, что она отзовется, и не переставал стучать, – объяснил он.
– Что вы увидели, зайдя в квартиру Лозинской после взлома двери? – Я как бы насильно заводил Дорфмана туда.
– Знаете, я никак не хочу вспоминать вновь то, что видели мои глаза! – Дорфман словно тащил на гору тяжелый камень, даже бисеринки пота появились на морщинистом лбу и лысине. – Неужели вам это так необходимо? – чуть капризно произнес он, а я молча кивнул. – Ну ладно… – с обреченным видом решился он. – Мадам лежала в непристойной позе на полу, и сперва я не понял в чем дело, пока не увидел кровь… – Мне показалось, что Дорфман вздрогнул. – Поняв, что она убита, я подумал: а стоило ли ударять ее тяжелым предметом? Ведь она была так слаба… – В его голосе прозвучало сострадание.
– Откуда вы узнали, чем она была убита?
– И слепой бы заметил, что ее… били по голове, – строго произнес Дорфман.
Я сразу вспомнил, что орудие убийства найдено не было: по всей вероятности, его унес преступник, больше некому.
– Что вы еще заметили в квартире?
– Первозданный хаос… – Дорфман осторожно кашлянул в кулак. – Мадам была такая аккуратная, а тут как будто пронеслось не что ужасное – ураган, тайфун, цунами…
– Вы захаживали к ней?
– О, сколько раз!
– Разница между тем, что вы видели раньше, и в тот день?
– Громадная, – сразу ответил Дорфман.
– А точнее?
– Я уже сказал – хаос…
– Не заметили отсутствие каких-либо вещей? – спросил я, поняв, что ничего конкретного он мне сказать не собирается.
– Представьте себе – нет… Мне чуть не стало дурно, посему я предпочел ретироваться, и квартиру осматривали без меня… Как и бренные останки мадам… Я избегаю сильных ощущений, уже говорил вам об этом.
– У Лозинской имелись какие-нибудь ценности?
– Не смешите публику, молодой человек! – На аскетическом лице Дорфмана появилась слабая улыбка. – Какие ценности, что вы говорите? Мадам жила на жалкую пенсию и чуть
– Об эмоциях будем говорить потом, Борис Исаакович, – нетерпеливо махнул я рукой. – Вам известно что-нибудь о ее прежней жизни?
– Ничего, – быстро ответил Дорфман.
Неслышно отворилась дверь, и на пороге возникла жена Дорфмана. Она выглядела гораздо моложе мужа и, видимо, сильно увлекалась косметикой: лицо у нее было какое-то лаковое.
– Боря, – сказала она полушепотом, – ты не устал? Тебе сейчас нужно принимать лекарства, а ты сидишь… Мне вечно приходится напоминать, да и по больницам надоело ходить.
– Но я же, Верочка, не по своей воле тут расселся? Вот молодой человек что-то хочет узнать у меня, поэтому я и сижу. – В его голосе послышалось недовольство.
– Вы можете отпустить его на минуточку? – Лаковое лицо мадам Дорфман (по только что усвоенной манере мужа я мысленно стал называть ее так) повернулось ко мне. – Он примет лекарства, и тут же вернется… Ну пожалуйста!
– Бога ради, – учтиво произнес я и спросил: – А где у вас можно покурить?
– Курите здесь, – милостиво разрешили она и, пододвинув пепельницу, вывела мужа в соседнюю комнату… Только сейчас я понял, что допустил оплошность: нельзя было так легко отпускать Дорфмана, пусть бы он принимал лекарства при мне. Но сожалеть уже было поздно, и я, чертыхнувшись, закурил сигарету, рассеянно глядя перед собой…
Снова неслышно отворилась дверь. Дорфман, мягко ступая шлепанцами, прошел к стулу и медленно, опираясь ладонями о колени, опустился на него.
– Ну что ж, Борис Исаакович, – начал со вздохом я, – вернемся к нашим баранам…
– Я ничего не знаю и знать не хочу, – заговорил он вдруг отчужденно. – Сосуд моей памяти пуст, молодой человек, и ничего в нем нет, до самого донышка.
Образная речь мне нравится, но сейчас вызвала лишь раздражение. Я окончательно убедился, что, отпустив Дорфмана, совершил элементарную ошибку. Мадам Дорфман дала, конечно, мужу снадобья, но в то же время наверняка внушила, что он должен быть осторожен в словах. Я не тешил себя надеждой, будто Дорфман знает нечто существенное, незамеченное следствием, но предполагал услышать кое-что новое. Не за тем же я сюда пришел, чтобы выслушивать пустую болтовню!
– Что с вами, Борис Исаакович? – укоризненно, но мягко спросил я. – Ваши капризы сейчас ни к чему. Вы будете отвечать на все мои вопросы… Договорились? – закончил я уже жестче.
– Воля ваша, – покорно согласился он, поняв, очевидно, что так легко от меня не отделается.
– С кем общалась Лозинская? – Я задал этот вопрос, не глядя на него.
– Она была затворницей, – неохотно ответил Дорфман. – Есть одна древняя старуха, которая общалась с мадам, но та сейчас прикована к постели и, кажется, при смерти…