Старая собака
Шрифт:
— А почему все время радовалась?
— Оттого что умная. Для радости найти причины гораздо сложнее, чем для печали. Люди любят себя, поэтому им все время что-то для себя не хватает. И они страдают. А собаки любят хозяев и постоянно радуются своей любви.
— Я тебя провожу, — сказала Инна.
— Проводишь и встретишь.
Адам вернулся к вечеру и повёл Инну в деревню Манино — ту самую, где шёл суд.
Держать собаку в санатории категорически запретили. Адам договорился со старушкой из крайнего дома, и она за пустяковую цену сдала Радде пустую конуру. Радда
— А какой она породы? — спросила Инна.
— Шотландский сеттер.
Инна в породах не разбиралась и не представляла себе, как выглядит шотландский сеттер, однако оба этих слова ей понравились. За словом «шотландский» стояло нечто ещё более иностранное, чем «английский». За этим словом брезжили молчаливые блондины в коротких клетчатых юбках.
Дорога шла через овраг. На дне оврага стучал по камешкам ручей. Через него лежали деревянные мостки с деревянными перилами. « Как в Шотландии», — подумала Инна, хотя овраг с ручейком и мостиком мог быть в любой части света. Кроме Африки. А может, и в Африке.
— А она красивая? — спросила Инна.
— Она очень красивая, — с убеждением сказал Адам. — Она тебе понравится. Она не может не понравиться.
Он открыл калитку, сбросив с неё верёвочную петлю, и вошёл во двор. Большая тяжёлая собака, улыбаясь всей пастью и размахивая хвостом, устремилась навстречу. Она подняла к Инне морду с выражением: «Ну, что будём делать? Я согласна на все», и Инна увидела, что её правый глаз затянут плотным сплошным бельмом и напоминает крутое яйцо. Вокруг смеющейся пасти — седая щетина, а розовый живот болтается как тряпка…
— Она старая? — догадалась Инна.
— Ага, — беспечно сказал Адам. — Ей шестнадцать лет.
— А сколько живут собаки?
— Пятнадцать.
— Значит, ей сто десять лет? — спросила Инна. — Она у тебя долгожитель?
Адам тихо, счастливо улыбался, поскольку присутствовал при встрече самых родных и необходимых ему существ.
Из дома вышла старуха и высыпала в траву собачий ужин: остатки каши и размолоченный хлеб. Радда обнюхала и с недоумением поглядела на хозяина.
— Ешь, — приказал Адам. — Ты не дома.
Радда стала послушно есть, и такая покорность была почему-то неприятна Инне. Она поняла, что старая собака будет жрать все, абсолютно все, без исключения, если хозяин прикажет: ешь.
Радда покончила с ужином и угодливо обнюхала каждую травинку, проверяя, не осталось ли чего, и посмотрела на Адама, ожидая похвалы.
— Пошли погуляем, — предложил Адам.
Вышли на дорогу. Собака побежала впереди. Инна обратила внимание, что она не останавливается для малой нужды, как все собаки, а продолжает идти на чуть согнутых и чуть раскоряченных ногах, не прерывая своего занятия. Видимо, ей было жалко тратить на это время. Собака знакомилась со всем, что встречалось ей на дороге: обрывки газет, деревенские собаки, редкие прохожие. Подбегая к людям, она прежде всего обнюхивала конец живота, отчего люди конфузились, смущённо
— Радда! Фу! — прикрикивал Адам низковатым скрипучим голосом. В раздражении его голос как бы терял соки и становился необаятельным. И можно было себе представить, каков он в раздражении.
— Пойдём на речку, — попросила Инна.
Адам открыл дверцы машины. Радда тут же привычным движением вскочила на переднее сиденье.
— А ну убирайся! — приказал Адам, но Радда и ухом не повела. Ей хотелось быть как можно ближе к хозяину, и она умела не слышать то, что ей не хотелось слышать.
— Её надо вымыть, — заметила 14нна тускло.
— Разве? — удивился Адам, отмечая тусклость её голоса и теряясь.
— А ты не чувствуешь?
Дорога к реке и река были прежними, но Инна не могла пробиться к прежней радости. Ей что-то мешало, но что именно — она не могла определить.
Радде не мешало ничего. Выскочив из машины на берег, она пришла в неописуемый восторг. Она разогналась и влетела в воду, поплавала там по-собачьи, приподняв нос над водой, потом выскочила на берег, сильно стряхнулась, и брызги веером полетели на Инну, и в каждой капле отражались все семь цветов светового спектра.
— Убери её, — тихо и определённо попросила Инна.
Убрать собаку, а самому остаться возле Инны было практически невозможно. Собаку можно было убрать только вместе с собой.
Адам разделся, взял собаку за ошейник и пошёл вместе с ней в воду. Инна сидела на берегу, насупившись, и наблюдала, как он выдавил на ладонь полтюбика шампуня и стал мыть собаку. Инна подумала, что этими же руками он обнимет её вечером, и насупилась ещё больше. Освободившись от хозяина, собака выскочила на берег, опрокинулась на спину и стала кататься по земле, как бы назло: дескать, ты меня мыл, а я сейчас запачкаюсь.
— Фу! — сказал Адам, выходя.
Инна не поняла — почему «фу», посмотрела внимательнее и увидела, что собака катается по засохшим коровьим лепёшкам.
— Убери её — снова потребовала Инна.
— Она что, тебе мешает? — заподозрил Адам.
Инна внимательно посмотрела на Адама и вдруг увидела, что они похожи со своей собакой: та же седая желтизна, то же выражение естественности на длинном лице. И то же упрямство. Чем бы их желания ни были продиктованы, пусть даже самыми благородными намерениями, но они всегда делали так, как хотели, — и Радда, и Адам. Эта собачья преданность была прежде всего преданностью себе.
— Да, — сказала Инна. — Мешает.
— Тогда как же мы будем жить?
— Где? — не поняла Инна.
— В Москве. У тебя. Я же не смогу её бросить. Я должен буду взять её с собой.
— Кого? — растерялась Инна.
— Собаку, кого же ещё…
Это было официальное предложение. И все остальное теперь зависело только от неё. Значит, не зря она приехала в санаторий и так дорого заплатила за путёвку и за подарок той тёте, которая эту путёвку доставала.
— Ты ещё сам не переехал, — растерянно сказала Инна. — А уже собаку свою тащишь…