Старая Земля (Лунная трилогия - 3)
Шрифт:
Сказав это, он повернулся на каблуках и ушел, оставив удивленного Яцека на ступенях.
Только теперь, оглядевшись, он заметил, что поодаль стоят несколько человек, с интересом приглядывающиеся к нему, и шепчутся. Некоторых из них он узнал, это были фабричные рабочие, старые мастера, других, однако, он никогда не видел в этих местах. В какойто момент ему захотелось спросить у них, что они здесь делают и почему так смотрят на него, но - в конце концов - какое ему до этого дело!
Подавленный и беспомощный, он стал спускаться по лестнице, направляясь к ожидающему его внизу автомобилю.
На последней ступеньке
– Подождите минуту!
Яцек удивленно посмотрел на него.
– Что тебе, дружище?
Рабочий не отвечал, но, преградив ему дорогу одной рукой, другой делал какие-то знаки. Яцек невольно посмотрел в ту сторону. Из-за угла к нему направлялся огромный человек с хмурым, упрямым лицом под растрепанной шевелюрой.
– Вы доктор Яцек?
– спросил он, подходя к ученому.
– Да. Но я вас не знаю.
– Это не имеет значения. Меня зовут Юзва...
– А! Грабец как-то раз упоминул вас...
– Возможно. Мне он тоже говорил о вас. У вас есть машина, с помощью которой можно уничтожать города и целые страны...
– Кого это касается?
– Почему же? Это, например, касается меня. Мне нужно получить эту машину.
– Вы ее не получите.
– Получу!
Он кивнул рабочим, которые в одно мгновение окружили Яцека живым кольцом.
– Я могу приказать вас немедленно убить!
– Да. И что из этого?
– Или мы можем задержать вас здесь, а тем временем перетрясти вашу лабораторию в Варшаве.
Несмотря на серьезность положения, Яцек невольно усмехнулся. Из-под полуопущенных век он презрительно наблюдал за Юз-вой. Ему хотелось спросить его: выломав дверь лаборатории, чтобы забрать машину, они так же смогут забраться в его мозг и вытащить из него тайну ее действия, без чего она всегда будет только никчемной, ни на что не пригодной скорлупой?
В эту минуту к Юзве подошел какой-то человек и подал ему записку, в которой было несколько строк... Предводитель бросил на нее взгляд и усмехнулся, после чего дал знак рабочим, чтобы они отступили от Яцека.
– Вы нам больше не нужны,- заявил он.- Мой друг Грабец как раз сообщает мне...
Он замолчал, а потом закончил, с вежливым, слегка издевательским поклоном показав на стоящий неподалеку автомобиль:
– Можете спокойно возвращаться домой. И советую вам лучше охранять свое имущество...
Яцек пожал плечами и, усевшись в автомобиль, велел везти себя в отель.
Здесь ему больше нечего было делать. Мастерские, видимо, остановились надолго: нужно было оставить мысли о скором завершении корабля и пока забыть о путешествии на Луну.
В отеле он велел приготовить на вечер самолет, намереваясь как можно быстрее вернуться в Варшаву.
А у него в доме Аза уже доводила свою игру до конца.
Вечер был душный. В воздухе, казалось, висела гроза гроза чувствовалась и на улицах огромного города. С наступлением темноты, правда, как обычно, загорелись фонари, но по прошествии некоторого времени стали гаснуть, погружая целые улицы в темноту, как будто какая-то враждебная рука рвала провода и ломала электрические машины. Движение тем не менее ни на минуту не прекращалось, только вместо обычных прохожих теперь, неизвестно почему, появились какие-то неизвестные толпы, никогда ранее не виданные в центре,
Спокойный, сытый и беззаботный до сих пор обыватель с удивлением смотрел на людей с мрачными, застывшими лицами, одетых в рабочие блузы, о существовании которых он если и знал, то только понаслышке, считая почти сказкой, что такие существуют где-то и живут, как он...
Глухой недобрый гул шел по улицам, хотя внешне все было еще спокойно. Аза слышала его с крыши дома Яцека, куда вышла от душного воздуха комнат, который даже в полную силу работающие вентиляторы были не способны освежить. Она сидела на плоской террасе, вытянувшись на складном кресле, и смотрела из-под полуопущенных век на хаос там внизу, освещенный еще горящими в окрестностях фонарями. Дальше была уже непроглядная ночь, хотя чувствовалось, что в ней движется толпа, готовая в любую минуту осветить ее взрывами бомб и пожаром, обрушившимися на великолепные дома... Певица знала, что это означает. Некоторое время она сидела неподвижно, с наслаждением впитывая всеми порами почти электрическое напряжение бунта и схватки, которое уже висело в воздухе. Ноздри ее хищно раздувались, губы застыли в какой-то похотливой усмешке. На минуту ей показалось, что она ощущает дразнящий запах дикого зверя, который вот-вот бросится из зарослей...
Внезапно она очнулась и вскочила. Ведь это последняя минута для того, чтобы действовать! Если завтра начнется восста.ние она не встанет перед ним, как ангел с пылающим мечом, со страшным орудием смерти и уничтожения в руках!..
Она быстро сбежала по лестнице на этаж ниже и направилась прямо в кабинет Яцека. Она знала, что застанет там Ньянати-локу.
Остановившись на пороге, она смотрела на свет лампы, горя
щей на столе, которая заменила потоки света электрического, уже погасшие по причине обрыва проводов.
Буддист сидел на стуле со склоненной на грудь головой, можно было подумать, что он спит, если бы не его широко раскрытые глаза, которыми он вглядывался в пустое пространство перед собой. Он был нагим до пояса, только вокруг бедер была обернута льняная повязка. Длинные черные волосы спокойно спускались ему на плечи.
Аза остановилась в дверях. На одно мгновение ее охватила робость, но потом в порыве безумного желания ей захотелось вырвать этого человека из неподвижности и постоянного равновесия, содрать с него святость, вырвать из него страстную дрожь... Она почти забыла в эту минуту, что не это было ее целью, что его она хотела только растоптать, чтобы открыть себе проход к этим дверям, находящимся у него за спиной.
– Серато!
Он не двинулся с места, не поднял глаз, даже не вздрогнул при звуке своего имени.
– Слушаю,- сказал своим обычным спокойным голосом. Все планы Азы, которые она долго и старательно строила для этой решающей борьбы, поблекли и улетучились из ее головы.
Движимая своим инстинктом, она подскочила к нему и припала губами к его нагой груди, руки ее скользили по его лицу, хватались за рассыпавшиеся волосы, обвивались вокруг плеч... Прерывающимся от поцелуев голосом она начала шептать ему нежные слова, говорить о наслаждениях, которых он, наверное, не испытывал в своей жизни, звать его, умолять, чтобы он прижал ее к себе, потому что она умирает от любви к нему...