Старик Хоттабыч (ред. 1938 года)
Шрифт:
— Прости меня, о любезный Волька. Случилось недоразумение. Я это всё сейчас исправлю.
Хоттабыч с минутку подумал, произведя какие-то сложные вычисления на пальцах. Очевидно, на сей раз он пришёл к правильному решению, потому что лицо его сразу прояснилось. Он бодро выдрал из своей бороды ещё шесть волосинок, половинку одной из них оторвал и выбросил как лишнюю, а на остальные, как и в первый раз, подул и произнёс, закатив глаза, заклинания; теперь ковёр выпрямился, стал плоским и твёрдым, как лестничная площадка, и стремительно рванулся вверх, увлекая на себе улыбающегося Хоттабыча и Вольку, у которого голова кружилась
Ковёр поднялся выше самых высоких деревьев, выше самых высоких домов, выше самых высоких фабричных труб и поплыл над городом, полным сияющего мерцания огней. Снизу доносились приглушённые человеческие голоса, автомобильные сирены, пение гребцов на реке, отдалённые звуки духового оркестра.
Вечерняя темнота окутала город, а здесь, наверху, ещё виден был багровый солнечный диск, медленно катившийся за горизонт.
— Интересно,- промолвил Волька задумчиво,- интересно, на какой мы сейчас высоте?
— Локтей шестьсот-семьсот,- отвечал Хоттабыч, продолжая что-то высчитывать на пальцах.
Между тем ковёр лёг на курс, продолжая одновременно набирать высоту, и Вольке надоело стоять неподвижно. Он осторожно нагнулся и попытался сесть, поджав под себя ноги, как это сделал Хоттабыч, но никакого удовлетворения, а тем более удовольствия от этого способа сидения не испытал. Тогда, зажмурив глаза, чтобы побороть противное чувство головокружения, Волька уселся, свесив ноги с ковра. Так сидеть было удобнее, но зато немилосердно дуло в ноги, их относило ветром в сторону. Ковёр вошёл в полосу облаков. Из-за пронизывающего тумана Волька еле мог различать своего спутника, хотя тот сидел рядом с ним. Ковёр, кисти ковра, Волькина одежда и всё находившееся в его карманах набухло от сырости.
— У меня есть предложение,- сказал Волька, щёлкая зубами.
— М-м-м? — вопросительно промычал Хоттабыч.
— Я предлагаю набрать высоту и вылететь из полосы тумана.
— С любовью и удовольствием, любезный Волька. Сколь поразительна зрелость твоего ума!
Ковёр, хлюпая набухшими кистями, тяжело взмыл вверх, и вскоре над ними уже открылось чистое тёмно-синее небо, усеянное редкими звёздами, а под ними покоилось белоснежное море облаков с застывшими округлыми волнами.
Теперь наши путешественники уже больше не страдали от сырости, они теперь страдали от холода.
— Х-х-хор-рро-шо б-было б-бы сейчас д-достать чего-нибудь т-тёпленького из одежды,- сказал Волька, у которого зуб на зуб не попадал.
— П-по-по-жалуйста, о блаженный Волька ибн Алёша,- ответствовал Хоттабыч и прикрыл свернувшегося калачиком Вольку неведомо откуда появившимся халатом. Халат был из чудесной тонкой материи, превосходной расцветки и имел только один — правда, довольно существенный — недостаток. Он был рассчитан на пользование им в Багдаде или в Дамаске, и поэтому при температуре в четыре градуса мороза он не столько заменял собою одеяло, сколько создавал красивую, но не греющую видимость его. И всё же Волька уснул. Он спал, а ковёр-самолёт неслышно пролетал над горами и долинами, над полями и лугами, над реками и ручейками, над сёлами и городами. Всё дальше и дальше на юго-восток, всё ближе и ближе к таинственной Индии, где томился в цепях юный невольник Женя Богорад.
Волька проснулся через два часа, когда ещё было совсем темно. Его разбудили стужа и какой-то тихий мелодичный звон, походивший
Старик долго крепился, но после одной особенно глубокой воздушной ямы пал духом и робко начал:
— О отрок, подобный обрезку луны, одно дело было забросить твоего друга в Индию. Для этого потребовалось ровно столько времени, сколько нужно, чтобы сосчитать до десяти. Другое дело — лететь на ковре-самолете. Видишь, мы уже сколько летим, а ведь пролетели едва одну десятую часть пути. Так не вернуться ли нам обратно, чтобы не превратиться в кусочки льда?
— Ну, знаешь, я тебя просто не узнаю, старик. Как это у тебя язык поворачивается предложить оставить друга в беде?
С этими словами Волька укутался в халат и снова уснул. Через некоторое время его разбудил Хоттабыч, посиневший от холода, но чем-то очень довольный.
— Неужели нельзя дать человеку спокойно поспать? — проворчал Волька и снова накрылся с головой.
Но старик сорвал с него халат и крикнул:
— Я пришёл к тебе с радостью, о Волька! Нам незачем лететь в Индию. Ты меня можешь поздравить: я уже снова умею расколдовывать. Бессонная ночь на морозе помогла мне вспомнить, как снимать заклятия. Прикажи возвращаться обратно, о юный мой повелитель.
— А Женя?
— Не беспокойся, он вернётся домой одновременно с нами или даже чуть раньше.
— Ну, тогда я не возражаю,- ответил Волька. И вот продрогшие, но счастливые пассажиры ковра-самолёта финишировали наконец в том же месте, откуда они вчера отправились в свой беспосадочный перелёт.
— Волька, это ты? — услышали они тотчас же мальчишеский голос, доносившийся из-под старой развесистой яблони.
— Женька! Ой, Женька! Боже мой, ведь это Женя! — закричал Волька Хоттабычу и побежал к своему приятелю.- Женя! Это ты?
— Я, а то кто же? Конечно, я.
— Ты из Индии?
— А то откуда? Ясное дело, из Индии.
— Ой, как это интересно, Женька! Скорее иди расскажи, что с тобой там было.
И тут же под яблоней Женя Богорад рассказал своему старинному приятелю Вольке Костылькову о своих приключениях на чайной плантации в одном из заброшенных уголков Индии. Поверьте автору на слово, что Женя вёл себя там так, как надлежит вести себя в условиях жестокой эксплуатации юному пионеру.
Автор этой глубоко правдивой повести достиг довольно преклонного возраста и ни разу не обострил своих отношений с вице-королём Индии. Ему поэтому не хотелось бы испортить эти с таким трудом наладившиеся отношения. А рассказ Жени Богомаза, совсем ещё юного гражданина Советского Союза, о том, что он видел в Индии, придирчивые дипломаты могли бы определить как вмешательство во внутренние дела жемчужины британской короны.