Старинный орнамент везения
Шрифт:
– Ясно, а где детская?
– Вы же видели план квартиры и фотографии. Ищите.
Тимофей Чернов молча пожал плечами, прошел в кабинет. Липа побрела следом.
– Я так понимаю, мебель в этой комнате принадлежит мне, – сказал он скорее утвердительно, чем вопросительно и уселся за антикварный стол красного дерева. Невоспитанный мужлан, девушка стоит, а он расселся. Да ладно, ей-то что?
– Да вы присаживайтесь, Олимпиада Витальевна, – Тимофей Чернов кивнул на удобный кожаный диван.
Липа присаживаться не стала принципиально.
– Я заберу свои книги, – она
– Пожалуйста, мне чужого не нужно. – Он побарабанил пальцами по столешнице.
Мутный он какой-то, этот Тимофей Чернов. Мутный и противоречивый. С одной стороны, по-плебейски загорелый, точно просмоленный. Волосы сильно выгоревшие, морда, заросшая неопрятной щетиной. Волосы светлые, а щетина черная – аномалия, однако. С другой стороны, одет дорого, хоть с виду и небрежно: до дыр вытертые джинсы, парусиновая штормовка, черная футболка, кроссовки, но чувствуется, что это особенная небрежность, продуманная, подкрепленная известными брендами. Вот и получается несуразица – бомж в одежках от кутюр…
– Что-то не так? – вежливо осведомился Тимофей Чернов.
– Что?
– Вы на меня так смотрите, словно я забыл надеть штаны.
– Со штанами-то как раз полный порядок, – огрызнулась она.
– Тогда что вас смущает?
– Ваша куртка.
– А что с ней не так?
– С ней все так, просто в доме верхнюю одежду принято снимать и обувь тоже.
Тимофей Чернов скользнул по ней задумчивым взглядом, потом кивнул.
– Вы правы, Олимпиада Витальевна.
Он нырнул под стол, почти тут же вынырнул и поставил прямо на столешницу пару кроссовок. Невоспитанный дикарь…
– Так лучше?
Она покосилась на кроссовки, презрительно поморщилась.
– Ах, еще куртка! Прошу прощения. – Он снял штормовку, повесил на спинку кресла. – Все? Я вас удовлетворил?
Липа кивнула, сглотнула колючий ком. И ничего он ее не удовлетворил, но напугал ее до полусмерти. Теперь мысль о том, что ее странный сосед может оказаться маньяком, не выглядела такой уж нереальной, потому что… – она попятилась, – потому что у порядочных граждан нет уродливых шрамов, замаскированных не менее уродливой татуировкой. Потому что приличные люди не носят на поясе ножи в потертых кожаных ножнах. Потому что приличные люди не смотрят на девушек исподлобья так, что хочется бежать куда глаза глядят…
– Что? – спросил он очень вежливо и сделал шаг к Липе.
– У вас нож. – Она из последних сил старалась казаться смелой, но голос предательски дрогнул.
– Нож? – Тимофей Чернов рассеянно похлопал себя по бедру. – Ах, нож! Простите, старая привычка. – Он отстегнул ножны, положил их на стол рядом с кроссовками.
Старая привычка. Насколько старая? Где приобретаются такие экзотические привычки? Бандитская морда, шрам, татуировка, нож – все одно к одному…
Мамочки! Ей в соседи достался уголовник, зэк… Вот откуда это чувство противоречивости. Это все равно как раскрасить боевой пистолет веселенькими красками и назвать его невинной игрушкой. Краска ничего не изменит – пистолет как был, так и останется орудием убийства. И этот человек – он точно такой же – боевая машина,
– Не бойтесь, Олимпиада Витальевна, – он ей улыбнулся, и от этой улыбки в жилах застыла кровь.
– Я не боюсь, – Липа облизнула пересохшие губы. – С чего вы взяли?
– Вы вспотели.
– Что?
– Я говорю – вы вспотели, а это верный признак волнения.
– Я вспотела оттого, что мне жарко, – сказала она храбро. – А вы, кажется, собирались осматривать квартиру.
– Да, мы несколько отвлеклись. Пойдемте, Олимпиада Витальевна, взглянем на мою детскую.
Больше всего на свете Липе хотелось оказаться как можно дальше от этой чертовой квартиры и от этого странного типа, но она себя переборола. Она ведь сильная. Она сумела разобраться с расистом и садистом Сашкой Котовым. Она целых три ночи провела под одной крышей с самым настоящим призраком. Что ей какой-то уголовник?!
Детская ему понравилась. И почти полное отсутствие мебели его ничуть не смутило. Обойдя комнату по периметру, Тимофей Чернов направился на крышу, постоял у перил, посмотрел вниз, вернулся к столику, уселся в плетеное кресло, не спрашивая разрешения, закурил. Липа чихнула.
– Будьте здоровы, Олимпиада Витальевна, – он посмотрел на нее сквозь сизое облачко дыма.
– Спасибо, – буркнула она и отошла на пару шагов.
– Снова что-то не так? – осведомился он с противной ухмылкой.
– У меня аллергия на табачный дым.
– Понятно.
В глубине души Липа надеялась, что этот невежа загасит сигарету, а он сказал «понятно» и сделал еще одну затяжку, урод… Она снова чихнула. Чих отозвался болью в разбитом носу.
– Здесь красиво, – сказал Тимофей Чернов задумчиво.
– Я подожду вас на кухне, – бросила Липа и удалилась с гордо поднятой головой. Недосуг ей выслушивать его философствования, а вот кофе хочется нестерпимо.
Ее новый сосед появился на кухне, когда вскипел кофе, принюхался, как бродячий пес, почуявший запах колбасы, плюхнулся на табурет, сказал тоном знатока:
– Некачественный у вас кофе, Олимпиада Витальевна.
Что?! Это кофе по пять долларов за сто граммов некачественный? Да что он вообще понимает, этот неотесанный мужлан?! Сначала Липа хотела сказать что-нибудь резкое, а потом передумала. Незачем спорить со всякими… уголовниками.
– Вы увидели все, что хотели? – спросила она, наливая кофе в чашку. Не станет она его ничем угощать, нечего его прикармливать. А то сначала кофе, а потом, глядишь, дело и до комплексных обедов дойдет. К тому же он ее кофе раскритиковал.
– Не совсем, – сосед с нескрываемым удивлением следил за тем, как она накладывает сахар: одна ложка, вторая, третья. – Это не слишком?
– Что?
– Три ложки сахара.
Липа ничего не ответила, лишь сердито дернула плечом, мол, не твое дело.
– Кухня у нас с вами, я так понимаю, будет общая? Как и туалет с ванной.
Что?! Делить с абсолютно чужим мужиком такие стратегические объекты, как туалет и ванную?! Это же слишком… слишком интимно.
– Вы ведь не станете возражать? А, Олимпиада Витальевна?