Старое предание (Роман из жизни IX века)
Шрифт:
Поморяне и кашубы, предводительствуемые немцами, опустошили немалую часть страны, пройдя её вдоль и поперёк и захватив множество пленников и добычи; правда, от Ледницы они отступили, но все отлично знали, что Лешеки не отказались ни от своих притязаний, ни от мщения, которого они так жаждали.
Обычно враги, совершавшие набеги ради добычи, поспешно уходили в леса, где, освободившись от груза, отдыхали и готовились к новому нападению, созывая добровольцев.
Так и сыновья Хвостека ушли с горсткой наёмников на Поморье, где снова набирали людей.
Разведчики, посланные
Но теперь оно уже никого не страшило, напротив, его даже хотели, рассчитывая окружить и разбить наголову врага. На пути, по которому наступали неприятельские отряды, они уже ранее все разорили, так что теперь не могли произвести новых опустошений, а в лесах можно было их обложить и перебить всех до единого.
Сыновья Хвостека также легко могли попасть к ним в руки.
XXVII
Весть об избрании Пястуна в несколько дней обошла весь край, переходя из дома в дом. Чем дальше от Гопла, тем больше отклонялся от истины рассказ о необыкновенном прорицании и воле богов: слушая его, все диву давались… И все верили, что это было предопределение богов, которые вершат судьбы мира… Явились какие-то чужие, никому не ведомые люди, точно они для того лишь были ниспосланы, чтобы изречь слово, которому даже самые знатные не могли противиться, ибо тогда вече единодушно и единогласно вызвало из лесу старого бортника и, разыскав его, когда он бежал, заставило княжить.
Только Лешеки и их приверженцы, связанные с ними узами крови, не смели ничего сказать, но сильно приуныли. Они боялись, что всех, кто принадлежит к их роду, уничтожат из мести.
— Старый Милош, глава рода, больше не показывался на вече. Он заперся со слепым Лешеком в своём уединённом городище, выставил стражу, удвоил караулы — и от всего устранился. Жил он теперь лишь одной надеждой: дождаться внука от своего ослепшего дитяти и в нём вновь возродиться.
Лешеку нашли жену; старая мать стала нянчить двоих детей, неусыпно оберегая обоих. В жены ему дали пятнадцатилетнюю девочку, но и он, ослепнув, обратился в дитя, и, словно едва начиная жизнь, они играли подле матери под сенью старых дубов. Жена Лешека, которую звали Белкой, усевшись рядом со своим слепцом, пела ему песни, он играл на гуслях, а старая мать рассказывала им сказки о богатырях, и так понемногу шло время.
Порой отец тайком прислушивался к весёлому лепету скорбной четы, но не показывался и не вступал в разговор, боясь каким-нибудь неосторожным словом напомнить о перенесённых муках и горе. И он и мать хотели скрасить жизнь несчастному калеке, для которого весь мир теперь сосредоточился в одном голосе и одном сердце.
Незаметно, ничем не отличаясь, проходили день за днём; редко слышался у ворот голос чужого человека, ещё реже кого-нибудь впускали в городище. Бумир с другими старейшинами неоднократно пытался увидеть Милоша. Но только раз старик велел впустить их, сказал, что не желает ни во что вмешиваться, и с тем отправил, а когда они снова явились, надеясь настоять на своём, им даже не отперли ворот.
В один из первых
Старый Милош лежал в стороне под дубом; под другим, прислонясь к толстому стволу, сидели Лешек и Белка; старая мать, как всегда, была с ними. К Белке стаями слетались голуби с деревьев, а она сыпала им зерно. Возле Лешека лежали его любимые собаки, и он часто их гладил, У ног старого Милоша вытянулся, урча, медведь, с которым он никогда не расставался, и скакали две ручные сороки. Когда послышался шум у ворот, голуби взлетели на дерево, собаки вскочили и залились лаем, медведь, не поднимая морды, зарычал, а сороки яростно застрекотали, то вприпрыжку бегая по земле, то присаживаясь на ветви.
Тем временем слуга поднялся на верхний помост посмотреть, кто приехал.
У ворот стояло двое людей, укутанных с головы до ног в поношенные епанчи, вид у них был убогий и жалкий. За минуту до этого стража, расхаживавшая по валу, видела, как они быстрым шагом вышли из лесу, где, должно быть, оставили лошадей.
Слуга не мог разглядеть лица пришельцев, но по движениям и голосам их догадался, что они молоды. Оба нетерпеливо требовали, чтобы их впустили поговорить с Милошем.
Страж отказал им.
— Князь болен, к нему никого не пускают.
Они продолжали настаивать и браниться, но тщетно.
Наконец, один из них, особенно рьяно осаждавший ворота, снял с пальца перстень и, показав его слуге, велел немедленно отнести господину.
Открыв глазок в воротах, слуга взял перстень или, вернее, половину перстня, державшегося только на цепочке, затем поплёлся к своему господину, лежавшему под дубом, и вручил его, низко кланяясь.
Милош поглядел, вздохнул, смахнул слезу, скатившуюся по лицу, крикнул жене, чтобы она увела детей в дом, и велел впустить этих гостей.
Сад сразу опустел, даже собаки ушли за Лешеком. Наконец, отодвинули засовы и отперли ворота: пришельцы медленно вошли во двор. Едва переступив вал, они преобразились: вдруг изменились их лица и осанка. Там они стояли, смиренно съёжившись, тут плечи у них расправились, поднялись головы и заблестели глаза.
То были Лешек и Попелек — сыновья Хвостека.
Презрительно поглядывая по сторонам, они направились к Милошу, который при виде их слегка приподнялся, но не встал им навстречу. Он только повернул голову, чтобы разглядеть их издали. Когда они встали перед ним, он приветствовал их движением руки, но ничего не сказал.
Тогда заговорил старший:
— Мы пробрались к вам, князь, с опасностью для жизни, ибо нас, законных наследников, травят здесь, как диких зверей. Между тем вы тут сидите взаперти, не желая защищать права своего рода… Пришли мы, чтобы принудить вас помочь нам и дать людей.
Милош грозно поглядел на обоих.
— Вы? Меня? Принудить? — медленно переспросил он.
— Да, — продолжал старший, — да, я унаследовал власть от своего отца… и хоть молод ещё, все же я господин этого края и ваш. А уж собственному роду и крови я ни в коем случае не позволю восстать против меня.