Старомодная комедия

Арбузов Алексей Николаевич

Он. Нежно и преданно?

Она. Нежно и преданно. Ну теперь-то вы успокоились?

Он. В какой-то мере. (Помолчав.) Двадцать лет – цифра все же.

Она. Вот видите.

Он. Но мы все-таки решительно разные люди. Ваш отец. Ну кто он был?

Она. Присяжный поверенный.

Он. Вот видите!

Она. Что – видите? Если хотите знать, мой отец в Красной Армии у самого Котовского писарем служил. Он страшно потом гордился, что именно у Котовского.

Он. Я

думаю!

Она. Он даже чай с ним пил три раза.

Он (помедлив). Но, уважаемая Лидия Васильевна, если Ваш отец настолько был связан с Котовским, Вам тем более не следовало быть такой легкомысленной впоследствии.

Она. Но я же Вам сказала, что теперь я совсем другой человек… Совершенно нелегкомысленная. (Не сразу.) А вот Вы долго свою жену любили?

Он (задумался). Наверное, всю жизнь.

Она (удивляясь и завидуя). Всю жизнь? Это интересно, вероятно.

Он. Однажды я нес ее на руках восемь километров.

Она. Зачем?

Он. Не знаю. Мне захотелось.

Она. Но почему?

Он. От восторга.

Она. А что же она?

Он. Уснула.

Она. Какая неблагодарность!

Он. Вовсе нет. Через несколько месяцев она мне дочь родила.

Она. Ну… тогда, конечно, другое дело.

Он. У нас десять лет детей не было. Даже смешно. Хотя нам очень иногда грустно бывало. И вдруг появляется страшно приветливая девочка. Катя. А через полтора месяца война началась.

Она. А мой Петя почти взрослым тогда был… Четырнадцать лет… Удивительно был красивый мальчик. И совершенно самостоятельный. Очень смешливый – посмотрит на меня и просто не может сдержать смех… «Ну что ты смеешься?- говорю.- Даже неудобно».- «А ты, говорит, самая смешная на свете-».- «Какая же я смешная, говорю, если в театре только драматические роли играю?» – «А это, говорит, потому, что ты хорошая актриса, и они просто догадаться не могут, что ты смешнее всех». И в заключение всего начинает меня целовать.

Он. Сейчас-то он вместе с Вами живет?

Она. Вы представляете, он с самых ранних детских лет любил сидеть на репетициях. И такие иногда верные замечания делал – вокруг прямо все изумлялись! А в двенадцать лет он даже написал большую драму «Восстание рабов». Для его лет было просто не так плохо. Правда, впоследствии он ее сжег. Я очень протестовала, но он уверял, что и Гоголь поступил таким образом.

Он. Но сейчас-то он где?

Она. А его уже давно нет. (Улыбнулась виновато.) Его под Кенигсбергом убили. В самом конце войны. Ему только восемнадцать исполнилось. И вот, представьте себе, как неловко получилось – я как раз в эти дни на фронте была, с театральной бригадой… Под Берлином. В общем, по соседству. Мы и День Победы там справляли… Я радовалась очень. (Вдруг прошептала.) И ничего не знала.

Он (после долгого молчания). Один был?

Она улыбается, кивает головой.

Беда.

Она. Он уже давно

на фронт рвался. Это потому, что был очень патриотично воспитан. Необычайно любил родину, представьте себе. В общем, очень хороший был мальчик. (Посмотрела па Родиона Николаевича и чуть слышно засмеялась.) Заболталась я что-то… Все говорю, говорю… Совсем не учитываю Ваше болезненное состояние… хотя знаю, конечно, что Вы уже практически здоровы. (Встает со скамейки.) А я, вообразите, рижский цирк сегодня посетить решила. Тем более что в икарийских играх одна моя хорошая знакомая участвует. Недавно с мужем разошлась. Такое горе. (Как-то суетливо и смущенно вынула из сумки коробочку леденцов.) Совсем забыла… (Протягивает ему коробочку.) Ваши любимые.

Он (крайне взволнован), я признателен… весьма… Только за что мне все это?

Она. Но если не я, кто же другой? (быстро уходит.)

Часть вторая

V.

Ее восемнадцатый день

Комната отдыха в санатории. Сейчас здесь полумрак. Возле зажженного торшера, в кресле, по-детски поджав ноги, сидит Лидия Васильевна. Из соседнего помещения доносятся голоса, музыка – там, видимо, работает телевизор. А на воле ливень, грохочет гроза, с моря дует сильный ветер.

Она (поет тихонько и задумчиво). «По разным странам я бродил, И мой сурок со мною…».

В дверях появился Родион Николаевич, увидел ее, остановился, слушает, как она поет.

(Заметила его.) Вы!… Вернулись? И в этакий дождь!… Вы совершенно, совершенно выздоровели?

Он (значительно). Отлично отдохнул.

Она (поспешно). Да-да, конечно.

Он. Вот… я Вам три гвоздики припас… (Отдает ей цветы.)

Она. Правда? Это замечательно.

Он. А Вы… отчего одна?

Она. Все на концерт уехали… некоторые у телевизора сидят… А я размышляю – слушаю, как дождь идет. (Поглядела на него) А я знала, что Вы сегодня вернетесь… Ну просто была убеждена.

Он. Почему?

Она. Не знаю. (Помолчав.) А на море шторм… Необыкновенный! Я сейчас была там, на берегу. На пляже ни души… Купальную кабинку волной смыло, и молния блещет! Правда, я там долго не продержалась: во-первых, вымокла, а во-вторых, страшно.

Он. Не знаю, не знаю… В вашем возрасте так себя вести просто нелепо.

Она. Дался Вам мой возраст… (Засмеялась.) А знаете, что один мудрый француз сказал? Стареть скучно, но это единственная возможность жить долго.

Он. Жить долго не фокус. Жить интересно – вот задачка.

Она. И что же? Интересно Вам жилось последние деньки?

Он. Чрезвычайно Каждое утро мне Ваши бульоны грезились.