Старость аксолотля
Шрифт:
Он открывает связь.
Петрч появляется в фиолетовом жилете поверх красной рубашки; жилет вышит карминовыми розами. Длинные волосы скреплены серебряной заколкой. Глия на его коже не видна, но окрашивает белки глаз, отчего те похожи на глаза демона – черные зрачки в темно-синих шарах.
Агерре протягивает Петрчу руку, тыльной стороной вверх, с большим блестящим перстнем.
Они долго молча смотрят друг на друга; каждый застыл в своей позе, устремив на другого леденящий взгляд. Наконец Иван стряхивает с себя чары, поворачивается и медленно выходит на балкон.
Агерре опускает руку. Итак – свершилось.
11. Раскол
Они с Петрчем прекрасно знают друг друга.
Фредерик понимает, что большинство «ксенотиков нового поколения», времен после Бостонской хартии, с мягкими стампами и прошедшие бесконфликтную сизигию, рассматривает Ивана как своего естественного вождя. Он принял глию поздно, успев до этого защитить докторскую по хаотичным негентропическим системам и поработать в науке. Как ксенотик он славится малым количеством коммерческих заказов.
Они вышли за город, идут по кристдорожкам среди монументальных строений. Землетрясений не боятся, поскольку оба иллюзионны. Впрочем, даже если бы они присутствовали здесь в Глине – они ксенотики. Они идут очень медленно, останавливаясь и оглядываясь на разноцветный АС. Это иерархия Personal, никто не видит прогуливающихся, а симметричное бесконечное крипто превращает кружащий между ними поток данных в чистый шум.
Они все идут и идут, и Агерре начинает подозревать, что по собственной инициативе Петрч никогда не заговорит.
– Будут следующие? – спрашивает Фредерик.
Иван поднимает голову.
– Кто?
– Такие, как Куомо. А может, какой-нибудь Хамелеончик.
– Ты думаешь, я хотел чего-то подобного?
– Да уж, каждый всегда хочет добра. Только потом нелегко посчитать трупы.
– Уфф, ну ты и выдал.
– Давай лучше говори, раз уж сам позвонил.
Петрч останавливается, поворачивается спиной к Агерре-тауэр, присаживается на балюстраду. В фиолетовых глазах отражается кольцо планеты. Он глубоко вздыхает.
– Это раскол.
– Я заметил.
– Я говорю с тобой, чтобы избежать такого в дальнейшем. Я над ними не властен, поверь, впрочем, какая может быть власть над неспящими? Ты сам прекрасно знаешь.
– Почему не раньше? Почему вообще… Габриэль?
– Панический рефлекс. Не мой. Пайге Переваялся к Козлику, а потом полетел встретиться с тобой, прямо на Празднество, даже не заглянул на Лазурь. Я ничего не знал. Ваял в full-mode, приватно. А они решили выиграть время.
– Они запустили в глиокомп аналитическое нано только после визита Габриэля?
– Как только он появился. Они даже не знали, кто это. Только, что чужое Ваяние. Лишь потом, с помощью исключающего гадания…
– Но все уже было посчитано.
– Грубо говоря, да.
– Что?
– Фрай…
– Чью тайну ты хранишь? Гм? Не скажешь? – он подходит к Петрчу все ближе. – Кто вас купил? Для кого вы Ваяете тайком? Чей это был Хамелеон? Что, что там вычислялось?
Иван снова долго молчит. Глиевые глаза не моргают.
– Ну? – настаивает Фредерик.
Петрч вздыхает.
– Похоже, меня ждет речь Великого Искусителя. Что-то в стиле Гете. Хватит тебе сил? Как там твоя душа?
– Спасибо, не жалуюсь. Хватит дурачиться.
– Ладно. Послушай. Помнишь, как я говорил тебе про теорему Грейсона? Что ее доказал фрай Мучахан? Помнишь?
– А что?
– Какой наш самый крупный козырь, Фред? У нас, ксенотиков? Скажи. Что дает нам
– Ваяние.
– Нет.
– Я не буду играть в угадайку.
– Глиомыслие. Ты никогда не хотел меня слушать, когда я пытался тебя убедить. Ваяние – физический труд, мы возим туда-сюда людей и товары, из нас сделали высокооплачиваемых мулов. Но реальные шансы, реальные чудеса кроются в непосредственных связях наших мозгов с глией. Не понимаешь? Это же настоящий Сезам! Ибо что такое по сути глия? А? У тебя тут, – он обводит движением руки половину Агерре-сити, – тысячи биологов, работающих исключительно над тайнами Xenogenesis procaryota gleiophyta, но ответили ли они хотя бы на один из вопросов, которые поставил еще Лужный? Ибо по какому, собственно, принципу действуют глиоорганеллы нуль-временного резонанса? Каким, собственно, образом, глия деформирует пространство-время? Что это за воздействия, и каковы их носители? Откуда она берет энергию, и какая это энергия? Как так получается, что мы находим одни и те же организмы в экосферах разных звезд? Где реликты их эволюции, как выглядели их предки, как это происходило? Не обладает ли глия, как один организм, галактический планктон, разумом, сознанием? Насколько она стара? Какова ее цель? Млечный путь? Скопление галактик? Вселенная? Ты знаешь ответ хотя бы на один из этих вопросов?
– Нет. Ты сам знаешь, что нет.
– А ведь ты носишь ее в каждой клетке своего тела, новые митохондрии; она кружит в твоей крови, вступает в симбиоз с дендритами. Кто в таком случае ты сам?
– Ксенотик.
– Но это всего лишь слово. Изящно скроенная мантия.
– Ну так выскажись, пророк!
– Ах. Гнев. Я вижу твой гнев, Фредерик.
Ксенотик проявляет чувства. Такие мгновения стоят того, чтобы их хорошенько запомнить. Драгоценные камни, которые будут вращаться в воспоминаниях, пока полностью не изгладятся. Редкие – и все более редкие, поскольку Страж каждый раз учится на ошибках, корректирует алгоритмы. Не стоит ждать очередного сбоя, имплант теперь будет реагировать еще быстрее, еще точнее, эндокринные бустеры подавят в зародыше любое гормональное беспокойство, кортикальные индукторы сгладят внезапные штормы ЭЭГ. Мир неспящих тих и идеально прозрачен, будто китайский садок, пруд в японском саду для медитаций.
Петрч спрыгивает с балюстрады и берет Агерре за плечо.
– Ты знаешь, что я пытался этого избежать, – говорит он. – Но ты – ты стремишься забюрократизировать Тайну. Так нельзя.
– Чушь. Что там считали?
– Идем, фрай.
Снова долгие минуты. Дорожка (естественно, иллюзионная) описывает над АС замысловатую уходящую вверх спираль с все большим радиусом. Они минуют как раз сейчас перемещаемый фрагмент метрополии: бункероподобные бассейны Болот, кутрипический парк, амфитеатр; все это у них под ногами. Над головами – бледные звезды.
– …к чему-то большему, нежели выбор более многообещающей компании, – говорит Иван, не повышая голоса, так что Агерре приходится сосредоточить на нем все свое внимание, борясь с соблазном подкрутить звук в настройках. – Среди ксенотиков есть семнадцать, которые начали до сизигии научную карьеру; одиннадцать из них – в области точных наук. Они прервали ее. Почему? Скажи мне, Фред. Чтобы Ваять для непонятных компаний и столь же подозрительных государств от звезды до звезды – город китайцев, пару тонн урана, разноцветные зверинцы… Кто мы, если не перевозчики-евнухи? Да, миллионы, даже миллиарды. Нам дают взамен целые состояния, пожалуйста, кто запрещает купить планету, вырастить город, объявить себя королем – таков ли предел наших возможностей, потолок мечтаний, смысл бытия ксенотиком? Ибо я могу представить себе и больше, как и другие. Ты спрашиваешь, кому мы продались, для кого изменили? Ни для кого. Ты все еще мыслишь по-старому. Нам незачем продаваться. У нас у самих есть все, что нам нужно. Капитал – мы миллиардеры. Земля – в нашем распоряжении весь космос. Интеллектуальный потенциал… стоит ли продолжать?