Старость не радость, или замуж не напасть
Шрифт:
— Хватит и рубля. У нас сегодня скидка первому покупателю, — ошарашенно пробормотала я, взяв монетку.
Парень тут же принялся обнимать коня и гладить его облезлую морду.
Гришка спрыгнул с телеги, кот взобрался ему на шею.
И мы поспешили прочь, подальше от места сделки. А то, чего доброго, покупатель передумает.
— Нам еще саженцы купить, — попытался притормозить меня Гришка.
— Ага, и на казнь с ними попремся? Нам их в толпе переломают.
— Но я не хочу в толпу, — заканючил вурдалак.
—
— Может, я саженцы куплю сам и потихоньку к избушке пойду. На меня люди плохо действуют, будто все силы высасывают.
— Ты вурдалак или кто? Вокруг тебя еда на любой вкус, ходи да облизывайся, а ты еще недоволен, — пристыдила его.
Гришка потупился и побледнел. Жалко его стало, махнула рукой:
— Ладно, иди покупай саженцы и ни в чем себе не отказывай, — и дала ему монетки.
Гришка просиял.
— Спасибо, хозяюшка, ты самая лучшая! — почти пропел он и убежал в гущу толпы, перед этим сунув мне в руки кота.
— Полезай-ка в сумку, Баюн. Женщина, гуляющая с котом, как знак для мужчин, что заигрывать со мной не нужно. Ничего личного, просто не хочу, чтобы потенциальные женихи думали, что поговорка про сорок кошек — это про меня.
Баюн нехотя подчинился.
Так и пошли мы до площади. Я как самодостаточная уверенная женщина, а Баюн, как пассажир заплечно-сумочного транспорта.
На площади народу было столько, что яблоку негде было упасть.
— Опоздали, что ли? — всполошилась я.
— Час уже ждем, а казнь еще не началась, — отозвался кто-то из толпы.
— Это хорошо, — пробормотала я и активно заработала локтями, прокладывая себе путь вперед. У меня, между прочим, богатый опыт посещения подобных мероприятий. Не казней, если что, а концертов. Я неизменно стояла в первых рядах у самой сцены. Мой принцип: если я за что-то заплатила, то должна получить это в лучшем виде.
Казнь, в отличие от концертов, была бесплатна. Потому и работать суставами мне пришлось активнее — Кощей смог собрать столько зрителей, сколько не собирали рок-звезды. Изрядно помятая я все же пробралась к сцене, тьфу, к помосту.
Странно, но на нем не было ни виселицы, ни гильотины, ни даже простого чурбана с воткнутым в него топором. Правда, торчал какой-то столб. Сжечь, что ли, его собираются?
Время шло, а Кощеем даже не пахло. Когда толпа начала возмущенно гудеть, на помост взошел глашатай в красном.
Он подал знак, призывающий к тишине.
— Судари и сударыни, у нас небольшая заминка. Дабы скука не одолела, ваш слух усладят слепые гусляры.
Ясно, технические неполадки у них, значит. Но что могло случиться? Палач забыл наточить топор? Отсырели заготовленные дрова?
Смотреть на гусляров было неинтересно. Были бы они молодые... А так они выглядели, будто им сто лет в обед исполнилось. Самые настоящие старцы, с длинными белоснежными волосами и бородами до пояса. Если они на самом деле не были слепыми, то подслеповатыми
Встали они в один ряд, поклонились честному люду и стали мучить струны. Вскоре я начала позевывать. Взбодрить меня могло лишь чудо. Для этого берендеевские музыканты должны были начать трясти головой так, чтобы волосы описывали в воздухе окружности, снять с себя нательные рубахи, запустить их в толпу, сломать гусли о сцену или о голову товарища. Показать жару, одним словом.
В общем, мой внутренний критик негодовал в промежутках, когда просыпался от моего праведного храпа.
Задремав, я и не заметила, как гусляры ушли, а на смену им явились плясуны. Танец, конечно, был не ахти какой. Из разряда «носик, пятка, топ-топ-топ», а потом что-то наподобие ручейка.
Мы вроде как на казнь пришли, а не на выступление местных коллективов. Если они на разогреве, то свою цель они выполнили. Народ уже просто кипел от возмущения. Слышались выкрики идти крушить дворец и требовать немедленной казни лиходея.
Конферансье в красном кафтане понял, что пахнет жареным, взобрался на сцену и попросил немного подождать, мол, осужденного уже ведут.
Угу, ведут, окольными путями через Китай.
Правда, после его слов прошло совсем немного времени, и вдали засверкали золотом латы царской дружины.
Сердце мое замерло на миг, а потом затрепетало так, что чуть не выпорхнуло из груди. Я даже на цыпочки встала, чтобы быстрее увидеть Кощея.
Пока я видела только черное размытое пятно, движущееся перед дружинниками. Когда картинка стала четче, я с разочарованием отметила, что Кощея обрядили в черный длинный балахон с капюшоном, скрывающим лицо.
Сам Кощей съежился, стал меньше. Шел, склонив голову, и на зевак не смотрел.
Толпа бесновалась и ликовала, а я молила его посмотреть на меня. Мне нужно увидеть его в последний раз. Хотелось, чтобы он понял — я с ним, даже если его здесь все ненавидят.
Я с тобой, Кощеюшка. Морально, естественно.
Разделить его судьбу на плахе я не мечтала. Я еще слишком молода для подобного исхода.
Проходя мимо, он не повернул голову в мою сторону. А в прошлый раз мне показалось, что он почувствовал меня. Не могла же я такое придумать.
Пленника под одобрительные возгласы толпы завели на помост. Он стоял, заведя руки за спину, и смотрел себе под ноги. Как я ни изворачивалась, увидеть его лицо у меня не получилось.
— Стыдно на людей посмотреть, песья морда? — раздались выкрики сзади.
— Казните его уже!
— Четвертуйте!
— Вздерните на дыбе!
— Утопите!
— Сожгите!
— Привяжите к хвосту коня и пустите вскачь!
Это, что, викторина такая? А сейчас, видимо, мы узнаем правильный ответ. Глашатай призвал к молчанию, и на помост торжественно взошел дружинник, держа в руках бархатную подушечку.