Старшая школа Йокай 2
Шрифт:
— Чтобы украсть было труднее? — уточнила Уэно.
— Нет, чтобы вишни абы кому в руки не попадались. Я сам не всегда понимаю, как это всё работает, но раз уж мы вызвались помочь… время вершить подвиги. Не исключено, что от героизма вишня становится только целебнее. Это, опять же, никому достоверно не известно.
Мы еще шли вдоль призрачного русла Оби, как нас нагнал какой-то посвист.
На ближайшей поляне на древнем раскидистом дереве, вид которого от меня ускользнул, сидели три гарпии.
Нас заметила первая. Обернувшись темными
— Я ждал тебя; в вечерней тишине явилась ты владычицей морскою!
Вторая гарпия, чьи перья были пышны и перламутрово-светлы, обернулась как сова и изобразила удивление. Воткнув крылья в бока в стиле «я вас не звал, идите…», она выдала:
— И, кинув вслед ему: «Иди отсюда», она сама того не поняла, что из души, из глубины, оттуда кричала: «Идиот, сюда!»
Она плотоядно облизнула губы. Из-за дерева появилась третья, она вразвалку подошла и встала под веткой с предыдущими двумя. Ее перья казались красноватыми, но кругленькое лицо и багрового цвета глаза не предвещали ровным счетом ничего хорошего.
— Не выходи из комнаты; считай, что тебя продуло. Что интересней на свете стены и стула? — подумав немного, выдала она.
Я услышал тихий шорох. Томоко сползла на землю.
— Костя, что с ней? — Уэно бросилась к великанше.
— Положи в безопасную позу и возвращайся. У нее вынос мозга, — констатировал я.
— Дай Бог им пройти семь кругов беспокойного лада по чистым листам, где до времени — все по устам, — быстро сориентировался Кавагути. От него я не ожидал и уже триста раз пожалел, что мы не вытащили Изаму из библиотеки.
— Не пропускай слова, чиста, как ночь, бумага, едва штормит, едва в нас теплится отвага. Шумит Гвадалквивир, вращаются созвездья. Уже написан мир, и мы читаем бездну, — кинула ему первая гарпия, злобно махнув черным крылом.
Уэно не выдержала и встала перед деревом в позу чтеца.
Когда-то бывали фениксы здесь,
Теперь — терраса пуста,
И только река, как прежде, течет,
Стремительна и чиста.
И возле дворца, что был знаменит,
Тропинка видна едва.
И там, где гремели всю ночь пиры, —
Курганы, цветы, трава.
И речной поток у подножья гор
Проносится, полный сил,
Здесь остров Белой Цапли его
Надвое
Я знаю, что солнце могут закрыть
Плывущие облака:
Давно уж Чанъаня не вижу я —
И гложет меня тоска.
Светлоперая гарпия разразилась бурными аплодисментами. Кицунэ умудрилась впечатлить ее. Да и меня, если честно.
Рыжая, закатив глаза под надбровные дуги, долго соображала, что еще можно вкинуть в битву цитат и контекста. Вдруг ее озарило.
Французский знаете.
Делите.
Множите.
Склоняете чудно.
Ну и склоняйте!
Скажите —
а с домом спеться
можете?
Язык трамвайский вы понимаете?
Птенец человечий
чуть только вывелся —
за книжки рукой,
за тетрадные дести.
А я обучался азбуке с вывесок,
листая страницы железа и жести.
Землю возьмут,
обкорнав,
ободрав ее, —
учат.
И вся она — с крохотный глобус.
А я
боками учил географию, —
недаром же
наземь
ночёвкой хлопаюсь!
Зааплодировали все, кроме лежащей Томоко и меня.
Мне же начинало надоедать. Изобразительное искусство меня мало впечатляло, но на него хотя бы можно было посмотреть. Мужчины, любящие глазами, и вот это всё. Стихотворное искусство казалось уж совсем тоскливым. Скучать от него я начинал довольно быстро. Вот прозу я ценил…
— Эй!
Все обернулись ко мне.
— Совесть имейте. Ваша битва отсылок, скрытых смыслов и метафорического контекста достала. Помимо этого, здесь ноль полезной информации.
Гарпии пригорюнились.
— Ну ваше темнейшество! — взмолилась рыжая. — Что же нам делать?
— Снизьте уровень до пирожков! — нахмурившись, повелел я.
Недзуми начал довольно скалиться.
— А ты что девушек обижаешь? — накинулся на него я. — А ну выдал хокку собственного сочинения! Быстро!