Старший брат царя. Книги 3 и 4

Кондратьев Николай Васильевич

— Что ж будем делать? — спросил он Зота.

— Как что? — ответил тот, стараясь сохранить бодрость. — Ты же слышал, он сказал: за достаток благодарность будет. Вот давай делать достаток.

Клим вначале не понял Зота, потом обнял его. Тот, усмехнувшись, сказал:

— Вот так и служим!

Зот выполнил все требования Клима. Кроме того, оборудовал в сторожке печь для приготовления отваров. В бане и в «обжорке» поставил стражников, чтоб следить за порядком.

Клим передал поправившемуся лекарю Миколе лечебницу и больных в посёлке, а сам взялся за

ярыжек. Однако лечение почему-то застопорилось. Ярыжки без охоты мылись в бане, пили лечебные отвары и исчезали. Ещё держащиеся на ногах помогали убирать грязь вокруг варниц, но ложиться в лечебницу наотрез отказывались, предпочитая валяться в шалашах и грязных землянках. Клим пытался узнать, в чём дело, но больные отмалчивались.

Зот рассердился и прислал стражников под началом Фокея, решил лечить принудительно, под угрозой плетей. Заставили мыть своё бельё, ложиться на нары, помогать друг другу и ухаживать за ослабевшими. Всё как будто наладилось, но стоило страже ослабить внимание, многие убегали. Их ловили, избивали и возвращали в лечебницу. Тут Климу пришлось отговаривать Фокея от излишней жестокости. Фокей возмущался:

— Им же, с-сукиным детям, блага хотят, а они... П-плетей нечего жалеть!

— Погоди, погоди. Подведи вон того, пегого, поговорю с ним.

Перед Климом предстал ярыжка лет пятидесяти, его борода была справа седая, а слева — рыжая. Поверх выгоревшей холщовой рубахи, полученной в бане, был натянут ещё мокрый, только что вымытый зипун, в руке он держал туесок с мылом. Фокей рычал:

— На мыло польстился, в-вор!

— Мыться кажынный день хотел, как лекарь велел, — хмуро оправдывался тот.

— Врёт, — вмешался стражник. — Туесок у шинкарки на вино менял.

— Ну и менял! — огрызнулся ярыжка. — Ты ж мне не поднесёшь!

Стражник поднял плеть. Клим остановил наказание и спросил больного:

— Ты, может, поправился, потому и бежал?

— Какой поправился! Чистой кровью несёт.

— Так зачем убежал? Ведь погибнешь.

— Тык вить на всех лежащих кабальные завели, по семитке в день пишут! Разве их отработаешь потом. А я умереть вольным хочу.

— Как тебя звать, вольнолюбец? — спросил Клим.

— Угрюмом кличут, а крестили Михайлом.

— Так вот, Михайл Угрюмый, верь мне — ни одной кабальной не будет! Понял?

— Понять-то я понял, тык вить не ты пишешь.

— Я сказал, верь мне! Ступай говори всем больным и бежавшим: завтра Зот Ильич сам то же скажет. Пусть все без страха приходят лечиться.

Клим тут же направился к Зоту. Тот подтвердил:

— А как же? Мы обещали достаток дать, иначе расхода не вернёшь. Я с них по-божески, поправятся — отработают. А холопить не станем, такие холопы нам не с руки. Работящие нужны.

Клим возмутился: поборами мор не прикончишь! Однако Зот не уступил. Рассерженный Клим принял все расходы на себя и теперь каждую седмицу подписывал общую кабальную, оговорив условие — когда зажгутся варницы, с него будут списывать долг.

Решение Клима сразу стало известно ярыжкам, и они повалили в лечебницу. Срочно потребовалось приспособлять

вторую варницу. Ему подсказывали, да он и сам заметил, что многие уже поправившиеся ложились в лечебницу на даровые харчи. Однако мирился с этим — самым важным было восстановить их работоспособность.

Теперь Клим проводил все дни в варнице с больными. Ходил уговаривать предпринимателей из Посада, чтобы оказывали помощь в лечении больных. Там, конечно, слышали, какие расходы несёт сам лекарь, и в помощи не отказывали.

Таким образом на Солонихе возник свой лечебный двор. Тут кроме Клима, работали два знахаря, один с Посада, а второй из ярыжек — человек взялся за ум, и три бабы из местных. Пришла и Вера. Клим попытался её напугать: тут, мол, и люди-звери без чести, и заболеть в два счёта можно. А она осветила его своими глазами и спросила:

— А ты не боишься?

— Мне чего бояться, я мужик. Кто-то их лечить должен.

— А я — баба. Помогать тебе буду, — твёрдо решила она.

Потом Клим не раз наблюдал, как она расправлялась с теми, что позволяли вольности по отношению к ней. Хотя получалось и грубо, но убедительно.

Мор заметно отступал. Пономарь Никольской кладбищенской церкви известил, что теперь в день одного-двух покойников отпевают, а были иные дни — больше десятка приносили. Природа со своей стороны помогала Климу: не было большой жары, часто перепадали дожди. Уже набрали работников ещё на две варницы, Зот торжествовал и всячески хвалил Клима Акимовича.

Однако были случаи нового заболевания. Как-то пришёл Гулька, сияющий от счастья, с порога зашептал:

— Захара мыт свалил!

— Нехорошо, брат, — урезонивал его Клим. — У человека беда, а ты радуешься.

— Человека... Теперь у него силы не будет меня бить! Да и за тобой следить перестанет.

— Не надоело ему? Всё следит.

— Насчёт Веры всех пытает.

— Веры?! — откровенно испугался Клим. — Что об ней известно?

— Никто ничего не знает. Ежели что выплывет, скажу.

Слова Гульки успокоения не принесли: почти каждую ночь Вера приходила к нему...

Фокей часто наведывался сюда, старательно помогал во всём, но не мог взять в толк, почему Клим не только лечит, ай в кабалу из-за них лезет. Однажды, оставшись наедине, обратился к Климу:

— Смотрю на т-тебя, Клим Акимович, и диву даюсь: лекарь ты з-заправский, а зачем деньги тратишь, к-кормишь эту шваль. В-ведь они втихую п-подсмеиваются.

— Деньги — дело нажитое. А ежели за них не платить, половину на кладбище отволокли б. Над моим делом умный не засмеется.

— Да, одним словом — ц-целитель!.. А ведь я т-тебя большим воином знал!..

— Правильно, Фокей, я — лекарь. А большим воином никогда не был, это тебе приснилось!

— П-приснилось?! А как же...

— Вот так. Жил когда-то большой воин, но похоронен он на Воронеж-реке. А лекарь жив, и сражается он с напастями великими и малыми. А ты и другие помощники — вои мои. Мы — не убиваем никого, а из нас каждого мор унести может! Мы — спасаем людей ни в чём не повинных. Правильно?