Старуха
Шрифт:
— Сейчас нет, уборка в разгаре, все в полях. Да от больших-то винтовка всяко не поможет…
— А ты чего не в поле? Я имею в виду с лошадью?
— А мы уже все убрали и в амбар свезли, — ответила та с какой-то грустью. в голосе, а спустя некоторое время пояснила:
— Невелик у нас надел, в семье-то мужика нет, только мать и пятеро сестер. Вот земельку-то и не выделили…
До «соседней» — то есть узловой — станции было чуть больше десяти верст, хотя и по довольно приличной дороге, так что времени посмотреть на сельские пейзажи и подумать о случившемся у Веры Андреевны было достаточно. То есть сам факт случившегося ее вообще никоим образом не впечатлил: наука ведь такое уже как-то объяснила, так что волноваться нужно только о собственной жизни в столь резко
К большевикам Вера Андреевна относилась несколько специфически, благо жизненный опыт ей показал, чего они стоят. К большевикам послереволюционного периода она относилась… лучше всего это было бы охарактеризовать словом «брезгливость». А вот к тем, кто возглавлял страну в следующие за нынешней датой пятнадцать лет — с уважением. Большевиков военного периода в большинстве своем Вера Андреевна почитала наравне со святыми (не всех, конечно, некоторые напротив вызывали у нее чувство ненависти). А вот к тем, кто принялся «руководить» после смерти Сталина, она испытывала чувства отнюдь не нежные. Причем это касалось и людей, руководившими государством, и мелкими начальниками в забытых богом и людьми поселениях…
Но пока, решила Вера Андреевна, — о людях неприятных можно и забыть на время, ведь следующие пятнадцать лет могут многое изменить. Серьезно изменить, если она — доктор химических наук и инженер-майор «войск химзащиты» — приложит к этому свои профессиональные руки. И, конечно же, голову, набитую уникальными на сегодняшний день знаниями…
Глава 2
Когда тебе уже за семьдесят, превращение в двенадцатилетнюю девочку как-то не сильно человека раздражает. В особенности не раздражает, когда осознаешь, что вся жизнь-то уже прожита, но появился шанс прожить ее еще раз — однако появляются заботы совершенно иного плана. Нужно все же решить, что делать и как жить дальше — а это дело не самое простое. В особенности, если хорошо знаешь, в какой обстановке эту дальнейшую жизнь придется вести.
Вообще-то представиться доктору восемнадцатилетней комсомолкой у Веры Андреевны вышло практически машинально, ей просто очень сильно не хотелось попасть в «детдом строгого режима», а по пути в узловую станцию времени хватило и на то, чтобы наметить основные направления «выживания в этом страшном мире». А в том, что мир будет действительно страшным, у нее сомнений не было — ведь она один раз в нем уже побывала. Правда, очень давно и «чуть позже»: в СССР она вернулась в двадцать седьмом году, причем вернулась, имея за спиной «серьезное прикрытие» — а сейчас предстояло опираться исключительно на свои силы. Правда, судьбе удалось дать девочке неплохую «подпорку» не первое время, но Вера Андреевна, поразмыслив, решила что справилась бы и без неё — хотя это было бы существенно дольше. Уж больно в удачное время довелось ей попасть…
СССР в двадцать шестом был, по выражению одного очень известного писателя, «страной непуганых идиотов» — и Вера Андреевна, мысленно воспроизведя это определение, усмехнулась, вспомнив как спорила с Идой Самсоновной о его происхождении. Правда Брет Гарт так назвал лишь свой штат, причем не весь, а только сельскую его часть, потому что с английского в произведениях Гарта «country» правильнее переводить «деревней», а не «страной» — но Ида Самоновна, несмотря на то, что была преподавателем литературы, американца не читала, а английский знала крайне неважно — и долго пыталась утверждать, что это выражение одного писателя уже советского. И очень расстроилась, когда Вера Андреевна в городской библиотеке отыскала дореволюционный шеститомник известнейшего в свое время американского писателя…
Но вот СССР образца двадцать шестого года под определение американца
Особым доверием пользовались «документы» отпечатанные на машинке. Машинок в Стране Советов было довольно много, а вот умеющих на них печатать было крайне мало, так что Вера Андреевна подумала, что легко устроилась бы в любую контору машинисткой и напечатала бы там себе все нужные для жизни документы — а заодно и денежку какую-нибудь заработала бы. Но — не потребовалось лишний раз напрягаться, так что и размышления у нее перенаправились в другую сторону. Например, как выжить в Москве…
Садясь в телегу шустрой крестьянки, Вера Андреевна уже знала, что из себя представляет «литер»: это был даже не билет (который особого значения не имел, да и вообще большая часть пассажиров билетами не заморачивалась, путешествуя зайцем), а предписание «любым способом обеспечить транспортировку» того, что в «литере» было указано. А знала это она потому, что станционный доктор, к которому в больницу как раз доставили еще одного выжившего в катастрофе, смог заполучить этот «литер» у начальника (и не станции, а, оказывается, всей дистанции: тот примчался лично разбираться с причинами случившегося). Так что у нее теперь была и драгоценная бумажка, и четкое указание куда на узловой станции с этой бумажкой идти.
Очень ценное оказалось указание: на станции творился буквально ад кромешный, ведь на ней застряли сразу шесть или семь поездов с пассажирами, каждый из которых всеми силами старался поехать дальше. Сил было у огромной толпы много, так что порядок наводить уже примчались не только милиционеры, но и солдаты — что, впрочем, не сильно-то и помогало. Так что возчица (тоже проинструктированная железнодорожником) на станцию и не поехала, а высадила пассажирку возле городского управления милиции. Где начальник сил правопорядка, тоже получивший указание по телеграфу, Веру Андреевну встретил, провел в свой кабинет и усадил в довольно удобное кресло:
— Так, девочка… Варвара тебя зовут, так? Ты тут подожди немного, сейчас поезд уже подготовили, ждем, пока товарища комбрига привезут — они уже час как выехали. Чаю хочешь? Ты извини, у меня больше ничего нет… зато чай хороший, настоящий: мы позавчера мешочников с воинского эшелона сняли, так военные с нами поделились по братски.
Девочка милиционера поблагодарила, а получив кружку с действительно неплохим чаем, покопалась в котомке и вытащила небольшой мешочек с сухарями:
— А вы, товарищ милиционер, не голодный? У меня сухарей много, а ехать-то совсем ничего осталось.
— Спасибо, не откажусь, а то с этой катастрофой весь день времени пожевать не было. И деньги дома оставил, а то бы хоть пряников купил.
— А далеко за пряниками бежать? У меня есть деньги… немножко.
— Трояк есть? На трояк можно и пряников купить, и даже сахар: вижу я, как ты от чая несладкого морщишься. Правда другого ничего в лавке нет, а водку ты точно пить не будешь. И с собой пряников возьмешь, все же ехать-то до Москвы почти сутки. Так, трояк вижу… Семенов! Бегом в лавку, купи пряников пару фунтов и полфунта сахару! И учти: это вот девушке этой с разбитого эшелона, так что если хоть крошку отъешь…