Старушки подружки
Шрифт:
– Познакомиться с этим, как его там? Павлом Борисовичем, что ли.
– Зачем? – ляпнула Ася.
– Как зачем? Чтобы зря не страдать.
– А я и не страдаю. Что мне… Я не страдаю вовсе.
Ася громко хмыкнула и попыталась устроить на место седую прядь, спадающую на глаза.
– Ты в окно посмотри.
– Для чего?
– Он на улице или нет? Этот твой… Если прогуливается где, я приеду и с ним поговорю.
Ася нехотя подошла к окну. Посмотрела во двор.
– На детской площадке сидит. С малышами беседует.
–
После этого Асю охватило волнение. Ей даже захотелось куда-нибудь спрятаться, чтобы этого всего не знать и не видеть. Ну как это можно к незнакомому человеку на улице подойти и начать такой особенный разговор ни с того ни с сего. Он же может подумать о ней плохо. И одета она не так чтобы здорово, и выглядит немолодо. Возле глаз морщинки заметно… Нет, лучше ей никуда не соваться, никуда не ходить. Лучше ей дома сидеть. Или взять вот сейчас и исчезнуть из дома. Пройти мимо Павла Борисовича и шмыгнуть за угол…
Хотя, шмыгнет-то шмыгнет, только что потом Софье Михайловне скажет, как свой поступок объяснит? Испугалась… Опять её заколотило. Нет, пожалуй, это тоже нехорошо. Это слабость, это малодушие. А как с малодушием бороться? Как?
И тут Ася вспомнила о флаконе с каплями Морозова, которые иногда пила перед сном. Побежала на кухню, открыла шкаф. Вот она её смелость, вот она её решительность стоит в уголке. Сейчас выпьет залпом всё, что осталось и совсем перестанет волноваться. Только по утрам она никогда раньше капель не пила.
Ася выплеснула в стакан остатки капель, развела водой, выпила и сразу почувствовала прилив смелости. Прямо так и зажгло в животе от этого прилива.
А что собственно такого страшного с ней может произойти? Ну, поговорят они с Павлом Борисовичем о том, о сем. Ну, посидят они немного на лавке. И что? Ничего тут страшного нет, ничего необычного. Мало ли стариков по лавками сидят, когда на улице тепло. Кто они такие, о чем говорят, это со стороны не определишь. Может, они о погоде беседуют, о детях говорит.
И в это время в коридоре звонок зазвенел. Ася от неожиданности даже вздрогнула. Это Софью Михайловна примчалась. Она уже тут, уже припалила. Надо же, как быстро. Когда нужно спешить – вечно Софья опаздывает, а тут прилетела как бешеная. Сейчас начнет над ней издеваться. Начнет делать губы коромыслом. Учить. Как будто Ася сама ничего не понимает. И зачем только она связалась с этой профессоршей.
Звонок прозвенел вторично. Ася шла к двери, а звонок всё звенел.
– Ты уже собралась? – спросила Софья вместо приветствия, как только перешагнула за порог.
– А чего собираться-то мне. Я всегда готова, – едва ворочая языком, ответила Ася.
– Ты чего это? Почему от тебя корвалолом так разит? – удивилась Софья.
– Откуда ты взяла?
– И язык у тебя заплетается.
– Не может быть, – стала отрицать
– А вчера?
– И вчера не пила.
– Значит ты заболела, – отрезала Софья.
– Не пила я и не заболела, – снова стала отрицать Ася, придерживаясь рукой за дверной косяк. – Правду говорю.
– Это для смелости, да? – спросила Софья. – Для смелости?
– Нет, – моталка головой Ася.
– Это потому что ты стесняешься его, да?
– Нет.
– Потому что влюбилась.
– Не-а.
– Вот, дура! А я для неё всё бросила, сюда прискакала, сломя голову, а она всё испортила.
– Ничего я не портила.
– И что мне с тобой делать теперь?
– Ничего. Я вот сейчас оденусь. Пойду и сама ему всё расскажу. И про себя, и про тебя всё расскажу. Какая ты вредная. Всегда мне настроение испортишь.
Ася неуверенными шагами направилась к шифоньеру, чтобы выбрать себе подходящее платье и в это время сильно пошатнулась. Софья Михайловна метнулась вперед и умело подхватила её под руки.
– Упади ещё да сломай себе чего-нибудь.
– Не хватай меня, – огрызнулась Ася. – Я сама.
В конце концов, Софья Михайловна усадила Асю на диван, и сама села рядом.
– А может и правда – не ходить никуда, – начала она рассуждать вслух. – Для чего тебе эта обуза? Это переживание… Без любви оно как-то спокойнее. Как-то проще… Вот ты ещё ничего ему сказать не успела, ничем себя не проявила, а уже переживаешь. А переживать нам, старым людям, нельзя. Не дай Бог давление поднимется или ещё чего хуже.
– Я не старая ещё, – снова огрызнулась Ася.
– Нестарая, нестарая. Верю. Но мне что-то не хочется в этот омут с головой… Здоровье уже не то. Прибежала, а не хочу.
– А я хорошо себя чувствую. И омут этот мой. Ты тут ни при чем.
– Хорошо, хорошо. Твой омут. Ладно. Только всё равно надо сто раз подумать, чтобы сделать первый шаг.
– Я думала, я отмеряла, – промямлила Ася.
– Потом пути назад не будет…
– Почему? – встрепенулась Ася, пытаясь сделать строгое лицо и умные глаза. – Почему это?
– Времени не останется, – с печальным вздохом проговорила Софья Михайловна. И Ася неожиданно почувствовала, что её подруга права. Эта вредная старуха в шляпе говорит то, что Ася подсознательно чувствовала, но не могла сформулировать… Она говорит правду. Ту правду, о которой не хочется думать, о которой не хочется вспоминать. Один неверный шаг и привычный ритм жизни может измениться. Всё надо будет строить заново. Привыкать, подстраиваться, прощать обиды, переступать через себя. В молодости-то это происходило как бы само собой, легко и безболезненно. А сейчас… Что будет сейчас? Весна пройдет, чувства улягутся, вернется в душу былая трезвость. И что тогда? Рядом с ней будет человек, которого она совсем не знает. Каким он был в молодости, каким был в зрелые годы?