Старые годы
Шрифт:
С этими словами подмастерье снял шапку, все последовали его примеру, и, опустив голову, оратор стал говорить громким голосом молитву из молитв:
— Отче наш, иже еси на небеси, да святится имя Твое, да приидет царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли; хлеб наш насущный даждь нам днесь; и прости нам долги наши, яко же и мы прощаем должникам нашим; и не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого. Твое бо есть царствование, и сила, и слава, во веки веков. Аминь.
— Аминь! — повторили все в один голос.
— Виват! — закричали все плотники.
— Да здравствует магистрат и все купечество!
— Виват!
Песня еще не вся пропета: Нашему мейстеру многие лета!— Виват! Виват!
А теперь каждый товарищ и брат Да закричит другому: виват!— Виват! Виват! Виват!
Последнее «виват» было громче и продолжительнее прежних, потому что каждый кричал для себя.
Вы знаете, что конец Всему делу венец. А коли я не умел договорить, Так прошу меня извинить.— Виват Видеманну! Виват! — закричали плотники. — Славную речь сказал! Виват!
Оратор Видеманн сошел с бревна и, когда крики унялись, сказал:
— Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, посвятим это бревно тремя ударами на заложение нового киля шестидесятипушечному кораблю. Минхер Блундвик, вам, как хозяину, принадлежит первый удар.
Мастер приблизился, снял шапку и, с усилием подняв свой красивый топор, сделал первую зарубку на бревне, но зарубка эта была едва заметна.
— Теперь моя очередь, как главного смотрителя за работами, — сказал оратор и, сняв шапку, сделал вторую зарубку. — Гаарден! — продолжал он. — Теперь тебе, старшему плотнику.
Гаарден хотел уже выступить, но кто-то схватил его сзади за руку. То был новичок, русский плотник.
— Товарищ, — произнес он умоляющим голосом, — уступи мне!
— Тебе? — угрюмо возразил старый плотник. — Молод больно! Заслужи сперва!
— Я уступлю тебе первый месяц своего жалованья, — продолжал молодой человек умоляющим голосом.
— Пошел! — сердито отвечал Гаарден и пошел к бревну.
Михайлов невольно последовал за ним.
Толстый Блундвик слышал просьбу молодого человека и, будучи в веселом расположении духа, хотел услужить ему.
— Пусти его! — сказал он старому плотнику. — Раз можно сделать исключение и пустить младшего вместо старшего.
—
— Гаарден! — строго произнес мастер, — Я приказываю тебе, я, хозяин этой верфи!
Гаарден отступил, бросив грозный взгляд на молодого человека. На лице Михайлова выразилась радость, он бросил шапку наземь, засучил рукава и твердыми шагами подошел к бревну.
— Да узрит моя отчизна этот новый корабль на своих морях! — произнес он вполголоса по-русски. — И да будет ему прозвание «Царь Петр»! Господи, благослови!
Михайлов перекрестился, замахнулся и нанес такой удар, что чуть не перерубил бревно пополам, щепки так и брызнули во все стороны. Михайлов взял одну из них и спрятал ее в карман. Потом он поднял голову и выпрямился. Все с особенным удовольствием глядели на статного, прекрасного молодого человека, в черных, огненных глазах которого блистали ум и благородная гордость.
Сам Блундвик чуть не снял шапки, взглянув на величественную наружность своего младшего работника.
— Братцы! — сказал последний, — Сегодня вечером я угощаю вас всех. Принимаете приглашение?
— Принимаем! Принимаем! — отвечали все плотники, исключая Гаардена, который не мог простить Михайлову, что он лишил его принадлежащей ему чести.
— Странный парень! Настоящий москвич! — сказал Блундвик, у которого от смеха трясся живот. — Правду говорят, что русские тароваты; это, вероятно, какой-нибудь маменькин сынок, которому из дому посылают денежки.
— Видели ли, — спросил Видеманн, — как он топором владеет? Я думал, что он испортит бревно.
— Да-да, силач!
— А заметили ли вы, как он спрятал одну щепку в карман? Видно, хочет послать маменьке свою работу.
Блундвик продолжал смеяться, но, вспомнив, что не завтракал еще, сделался весьма серьезным, пожелал счастливого начинания плотникам и ушел домой. Михайлов с прочими работниками приступил к работе.
ГЛАВА IV
ПЕРВОЕ ЖАЛОВАНЬЕ
Прошла неделя.
Однажды вечером дети Гаардена вернулись домой с двумя корзинами, доверху набитыми щепками.
— Как вы сегодня много набрали! — сказала им мать. — Да и какие славные щепки!
— Да, — ответил Фриц. — Мы были у русского. Он так рубит, что успевай только подбирать. Мы к другим и не ходим; он такой добрый, ласковый! Он очень удивился, когда мы ему: сказали, что должны платить за каждую корзину щепок. У нас, говорит он, столько лесу, что щепки годятся только на растопку, и бери их даром сколько хочешь.
— А какой он ловкий, маменька! — продолжала Анна. — Якову попала щепка в глаз, и он стал кричать от боли. Услышав крик, русский бросил работу и подбежал к Якову. Увидав, в чем дело, он вынул из кармана какие-то стальные щипцы и вытащил щепку; потом посоветовал еще Якову приложить к глазу хлеб, смоченный в молоке.