Старые истории (сборник)
Шрифт:
– Возьми лестницу, на чердак слазь!
– сказала ему Настя.
– Чего там лестницу! У него не чердак, а шесток. Рукой достанешь.
Воронин и в самом деле приподнялся на цыпочках, вытягивая шею, как журавель.
– Ты смотри, избу не развали, жираф!
– сказал Фомич.
– Не то придется тебе новый сруб ставить.
– Я б те срубил клетку, как для обезьяны. Да в зверинец бы тебя, лодыря, отправил.
Фомич вдруг вспомнил, как Пашкин брат Воронок так же вот шнырял по лизунинской избе после бегства хозяина. Накануне Воронок приказал Фомичу вписать Нестеру Лизунину в твердое задание один центнер семян
Фомич смотрел теперь на Пашку, а в глазах у него стоял старший Воронок тех дней. "И что за порода нахальная такая! Хлебом их не корми. Дай только покомандовать. Или что отобрать. И ведь с лица совсем не схожие - один рыжий, долговязый, с длинной лошадиной мордой, второй коренаст, черен был в молодости, как жук навозный. А хватка у обоих мертвая. Видать, в отца пошли... Того все по этапам гоняли - первый вор был в округе..."
Пашка спрыгнул со стены, отряхнул рукава от пыли.
– Ну, что там?
– спросила Настя.
– Глина да пыль. У него там и мякины-то нет. Сожрал, что ли?
– Домовому скормил. Он у меня цельный год на одной мякине сидит.
Трактористы опять дружно, как по команде, засмеялись.
– Где добро-то храните?
– спросила Настя Авдотью.
– Да рази ты не видишь? У меня его, добра-то, навалом. Что на печи, что на кровати, - ответил опять Фомич.
– Ты не валяй дурака. Где сундук?
– Под кроватью.
Пашка вытащил из-под кровати зеленый, окованный полосовым железом сундук - Авдотьино приданое.
– Смотри!
– сказал он Насте, а сам деликатно отошел к столу и подсел к трактористам.
Настя откинула крышку, и вдруг Фомич заметил среди старого тряпья Дунин кошелек с шишечками. "Мать ты моя родная! Там же козья выручка - три сотни рублей! Все богатство". У Фомича дух захватило, когда он увидел, что Настя цопнула кошелек и открыла шишечки. Первая мысль была - выхватить у нее кошелек. А потом? Эти же волкодавы задушат его. Он вспомнил наставление Андрюши: "Не груби! Пусть что хотят, то и берут". Фомич аж зубами скрипнул от досады и отошел подальше от греха.
– Дуня!
– позвала Настя.
– Иди-ка сюда.
Подошла от печи хозяйка.
– Смотри-ка!
– потянула ее к сундучку Настя.
– Это облигации. В тряпье хранить их не след.
– И она сунула в руку оторопевшей Авдотье кошелек с деньгами.
– Ах ты, батюшки мои! Как это ребяты не добрались до них, - запричитала Авдотья.
– Федя, ты, что ль, их бросил сюда?
– Между тем она торопливо упрятала кошелек за пазуху.
– Ты все валишь на меня, растереха!
– нарочито строго проворчал Фомич, а на душе у него отлегло: "Ай да Настенка, ай да Рябуха! Совесть какая! Гляди-ка ты. А еще в старых девках числится..."
– Да тут и описывать нечего - одни шоболы, - сказала Настя от сундука.
– Коза-то цела?
– Давно уж и поминки справили, - ответил Фомич.
– Чего ж тогда брать?
– Возьмем велосипед, - сказал Пашка.
Настя вписала в квиток велосипед и ткнула Фомичу:
– На, подпиши!
Фомич
– Эх! Что ты ржешь, мой конь ретивый? Послужил ты мне правдой верною. Теперь отдохни и мне отдых дашь.
Настя передала Пашке облупленный Фомичов велосипед, и комиссия в полном составе отбыла.
– Федя, продадут теперь твой велосипед, - вздохнула Авдотья, взглядом провожая из окна эту процессию.
– Не бойся, мать. Хорошие люди не купят. А плохие и взяли бы, да денег пожалеют. Они задарма привыкли все брать. А велосипед мне приведут... Кто брал его, тот и приведет...
На другой день Фомич сходил в Свистуново в правление колхоза и сказал счетоводу:
– Корнеич, что-то на меня наваливается беда за бедой. Прямо дух не успеваю переводить.
– А что такое?
– Да глядя на вас, и райсобес озорует. Говорят, что, мол, у тебя минимума трудодней не выработано. А потому - половину пенсии с тебя удержим.
– Ну, это они против закона.
– Поди попробуй втолкуй им. Ты мне напиши справку - сколько я трудодней за год выработал.
– Это можно.
Корнеич выписал Фомичу справку "в том, что он со своей семьей выработал за год 840 трудодней". И печать приложил.
Фомич тщательно прочел ее, сложил вчетверо и удовлетворенно сказал:
– Ну, теперь вы, голубчики, попались у меня. Я эту справку не в собес отправлю, а в ЦК пошлю.
– Ну-ка дай сюда!
– грозно поднялся Корнеич, но Фомич выкинул ему под самый нос кукиш:
– А этого не хотел! Так и передай Гузенкову.
– Я скажу, что ты выманил ее обманом.
– Привет!
– махнул Фомич малахаем.
– Приятного разговора с Михал Михалычем.
Придя домой, Фомич вырвал из тетради двойной лист и на весь разворот начертил химическими чернилами круг. По этому ободу он вывел большими буквами: "Заколдованный круг Тихановского райисполкома". А в центре круга написал: "Я, Федор Фомич Кузькин, исключен из колхоза за то, что выработал 840 трудодней и получил на всю свою ораву из семи человек 62 килограмма гречихи вместе с воробьиным пометом. Спрашивается: как жить?" К этому чертежу Фомич приложил справку о выработке трудодней и жалобу, в которой изложил, как его исключали, как выдали "твердое задание" и потом отбирали велосипед. Жалобу начал он "издаля". "Подходят выборы. Советский народ радуется: будет выбирать родное правительство. А моя семья и голосовать не пойдет..." Все эти сочинения Фомич запечатал в конверт, написал адрес обкома, на имя самого первого секретаря Лаврухина, и пешком сходил на станцию Пугасово за сорок километров. Там опустил конверт в почтовый ящик на вокзале - "здесь не догадаются проверить". И, довольный собственной хитростью, выпил за успех - взял кружку пива, сто пятьдесят граммов водки, смешал все, и получился преотличный ерш.
8
О том, что жалоба сработала, Фомич догадался по тому, как нежданно-негаданно зашел однажды под вечер Пашка Воронин и, не разгибаясь в дверях, через порог сказал:
– Забери свой велосипед. Он в сельсовете стоит, в Свистунове.
– Я не имею права, - скромно ответил Фомич.
– Кто его брал, тот пусть и приведет.
– Как же, приведут. На моркошкино заговенье.
– Пашка хлопнул дверью и ушел.
– Ну, мать, теперь жди гостей повыше, - изрек глубокомысленный Фомич.