Старый дом
Шрифт:
"Потому что она глупая!" – выпалил мальчишка, отводя взгляд.
Переливчатая трель дверного звонка раздалась очень вовремя.
"А вот и твой папа, Хельга! – женщина подошла к двери, щелкнула замком. – Входите, пожалуйста!"
Папа порывисто шагнул в комнату, подхватил дочь на руки.
"Малыш! Если ты еще раз уйдешь из дома без разрешения, всех твоих Барби заберет Тутта. Ты поняла? И скажи спасибо тёте… э-э-э…" – он повернулся к женщине и замер с открытым ртом.
В комнате вдруг стало очень тихо. Хельга замерла, обхватив отца за крепкую шею. Мальчик, насупившись, обиженно разглядывал покрасневший от молочного ожога палец.
"Берта! – произнесла женщина, не отводя бархатистых глаз от папы. – Меня
Но отец молчал, восхищенно взирая на женщину.
На кухни тренькнул колокольчик, это сработало реле таймера на плите – пирог был готов. Пауза затягивалась.
"Что ж, прошу простить…" – лукаво подмигнув девочке, Берта вышла из комнаты.
"А я – Эдвард, мамин сын! – вдруг дернул отца за рукав свитера мальчик. – Это я укрыл Хельгу пледом".
"Спасибо, дружище! – наконец-то очнулся мужчина, протягивая мальчику руку. – А я – Карл, папа этой чудесной малышки. Ты заходи к нам в гости, наш дом двадцатый, за красным забором, не потеряешься".
Из кухни вернулась Берта. Вложив в руки девочки теплый ароматный сверток, сказала:
"До свидания, Хельга! До свидания, Хельгин папа! Приятного вечера!"
"Э-э-э…простите, – покраснел вдруг отец, – меня зовут Карл Краниц, мы живем через дорогу, почти соседи, но не совсем… и я хотел бы вас попросить… э-э-э… вернее предложить… э-э-э… впрочем, наверное, в другой раз… – неуверенно промямлил напоследок, отступая к двери, – спасибо за пирог и за дочь. Пока, Эдвард! И вам приятного вечера, Берта!" – он торопливо пожал мальчику обожженную молоком руку и вышел на улицу.
Яблочный пирог, заботливо упакованный Бертой в картонную коробку, Хельга держала на коленках до самого дома. Прильнув к папиному плечу, она чувствовала, как он осторожно целует ее в макушку, и была счастлива.
Глава 4. Хельга Маккиш собирается на работу
На часах семь вечера. Надо было собираться на работу. Хельга никогда в жизни не работала. Ей, дочери владельца мебельной фабрики, это было ни к чему. Отец полностью оплачивал ее обучение в Бигровене – сначала в колледже, потом в Университете. Окончив учебу, Хельга вернулась в Ровенбрик, но на работу выйти не успела – она вышла замуж… за мальчика в синем спортивном костюмчике, за красавца Эдварда. Узнал ли он ее в той заплаканной девочке с растрепавшейся косичкой, которая пятнадцать лет назад обожгла его молоком, – Эдвард никогда ей не говорил, она и не спрашивала. Через два года родился Андрон, а через пять лет пришла беда.
Хельга в задумчивости накручивала светлый локон на указательный палец. Эдварда уволили с работы. Болезнь начала прогрессировать и окружающим стали замечать неадекватное поведение мужа. Их мальчику тогда исполнилось семь лет.
Поддержки от отца ждать не приходилось. Пристроив дочь в хорошие руки, и продав фабрику, он уехал в Бигровен, удачно женившись на заядлой коллекционерше раритетной мебели. Вырученные от продажи фабрики деньги пошли на погашение взятого кредита.
Хельга замерла на мгновенье, прислушиваясь к звукам в Старом доме. С первого этажа доносились тихие звуки грустного блюза. Это комната Берты, ее свекрови и бабушки Андрона. С годами Роберта стала немного эксцентричной, однако по-прежнему оставалась безупречно красивой, как в молодости.
Скорей всего, свекровь только что вернулась из массажного салона и, закрывшись в комнате, разглядывала свое совершенное тело в большом зеркале. Хельга знала эту ее причуду, потому что пару раз заглядывала к ней в комнату без стука и тут же в смущении удирала.
А сынок, наверняка, опять на чердаке. Интересно, Марк с ним? Хельга приветствовала увлечение сына астрономией и не возражала, когда соседский парнишка засиживался у них в гостях до позднего вечера.
Надев голубое кашемировое пальто, женщина вышла из дома. Закрыла за собой тяжелую
– Боже мой! – Хельга невольно покачала головой.
Тяжело было вспоминать внезапные приступы ярости Эдварда, его безудержное стремление доказать всем, что он здоров, что он может работать, что его увольнение лишь вынужденная мера! Он вбивал мелом в грифельную доску непонятные формулы и цифры, пытаясь объяснить семилетнему сыну, как рассчитать индекс Доу-Джонса, совместив транспортный индекс с промышленным… Боже мой!
Женщина бросила взгляд на веранду. Скрипучее кресло-качалка, укрытое клетчатым пледом, тем самым, колючим. Старая газета со снимком нынешнего губернатора на первом полосе. Его срок заканчивался в конце года, и постепенно набирала обороты новая предвыборная гонка. Желтый березовый лист мягко спланировал на бумажную улыбку главы города.
Она подняла голову выше, на окна мансарды. Сквозь неплотно задернутый тюль отчетливо виден курносый нос любопытного сына. Хельга помахала ему рукой. Отворив калитку, вышла на улицу. Из переполненного почтового ящика торчали глянцевые листовки с лучезарными лицами кандидатов в губернаторы.
Глава 5. На чердаке. Дроня Маккиш
Просунув нос между оконными занавесками, мальчик смотрел, как мама медленно идет по двору. Вот она оглянулась на дом и послала ему воздушный поцелуй.
На чердаке было уютно, не смотря на разный пыльный хлам, заполнивший большую часть помещения.
Мальчика звали Андроном. Ему было десять лет, и был он точной копией своей мамы. Шапка светлых вьющихся волос и зеленые глаза придавали ему немного девчачий вид, но грозно сдвинутые к переносице брови предупреждали об опасности такого сравнения. Когда он был совсем маленьким, мама ласково называла его Дроня. Но даже когда он подрос, то все равно остался Дроней, потому что уже привык.
Мальчик осторожно приоткрыл дверцу старого дубового комода. Вдохнул аромат чистого постельного белья. Бабушка Берта была без ума от синих цветочков и всегда подкладывала в полотенца и простыни веточки засохшей лаванды. Старина-комод когда-то удобно вписывался в интерьер папиного кабинета. Но после смерти отца рабочие затащили его на чердак, куда обычно отправлялись все ненужные вещи. Папина грифельная доска загораживала большое треснутое зеркало из прихожей. Продавленное кресло с рваным поролоновым сиденьем придвинули вплотную к окну. Ржавую пружинную кровать разместили в самом темном углу. А уж вытоптанный прикроватный коврик следовало давно выбросить, а не укладывать на привычное место. Вот круглый стол стоит точно посредине чердака, а старый потертый чемодан кто-то неудачно бросил прямо у порога. Короткими пинками Дроня загнал его под кровать. Вернулся к комоду. Достал спрятанный от взрослых бинокль. Это была штуковина Марка, его школьного приятеля, даже скорее друга. Он был старше мальчика на четыре года и посещал семинар по астрономии. А вечерами показывал Дроне звезды и рассказывал о знаках Зодиака и малых планетах. Мальчик обожал их чердачные посиделки и всегда с нетерпением ждал новых встреч. Но сегодня друг не пришел.
Провалившись коленками в поролон кресла, Дроня прислонился животом к спинке, и поставил на нее локти. Поднеся бинокль к глазам, принялся обозревать близлежащие окрестности.
– Не, это не звездное небо, ничего интересного. Люди, как муравьи-трудяги, снуют туда-сюда, спешат куда-то…
Сместив обзор во двор, Дроня на мгновение замер.
– Что за глупые шутки?! – быстро отпрянул от бинокля. Вытянув шею, осторожно выглянул в окно. Возле калитки стояла рыжая девчонка в красном комбинезоне. Вытянув вверх руку, она смотрела на чердачное окно.