Старый дом
Шрифт:
– Это и есть горн?
– Ну да…
– А зачем печурки?
– Та, что малая – портянки сушить, что поболе – уголь хранить, – весело рассмеялся Егор, отводя лампу в сторону, – а, может, и не только уголь… как мыслите, доктор Монпансье?
Странное мычание донеслось откуда-то справа. Девушка вздрогнула. Осторожно повернулась к Егору.
– Вот, Алимпия Аркадьевна, а эта уж будет большая, двурогая наковальня, – продолжал между тем Кравцов, подведя девушку к стоящему на низкой колоде массивному приспособлению. Водрузил лампу на перевернутую кверху дном бочку. – Ну, а этот мил человек –
Голова пошла кругом. "Так вот кто мычал!" – догадалась Алимпия, рассматривая возлежавшего на шлифованной поверхности наковальни несчастного Генриха. Из его рта торчал носовой платок. Руки и ноги были туго связаны бельевой веревкой. Малейшие телодвижения в попытке высвободиться грозили ему скорым падением на загаженный грызунами пол. Поэтому психиатр старался не двигаться, лишь вращал выпученными глазами и осторожно постанывал. Но даже в такой нелепой позе он выглядел изысканно и франтовато, ни единый волосок не выбился из лощеного образа.
– Ну, хватит, Егор! – рассердилась Липа, топнув ножкой. – Развяжите Генриха! С вашей чрезмерной подозрительностью, как бы ни пришлось воспользоваться его услугами…
– Меня зовут Курт! Курт Краниц, – тихо, но грозно обронил Егор, сделал шаг к доктору, – Ну что, Монпансье, правду будешь глаголить?
– Угу! – закивал головой Генрих. Освободившись от душного кляпа, он натужно закашлялся. – Да как вы смеете?! – хрип, глубокий вдох, потом кашель. – Развяжите меня немедленно! – опять вдох, хрип и кашель.
– Не торопись в камыши, уважаемый! – Егор ловко усадил плененное тело доктора на широкую поверхность наковальни. Перестав кашлять, Генрих принялся разглядывать свои брюки, перепачканные серой пылью.
– Господин Краниц! Потрудись объяснить, что здесь происходит! – решилась загладить досадную оплошность Алимпия, придав лицу педагогическую строгость.
– О, позвольте, я объясню? – шустро отозвался психиатр, проворно соскакивая с наковальни, прислонился к махине спиной. – Я все сейчас объясню. Ваш покойный кузен, действительно скончавшийся от анафилактического шока, поведал мне некую тайну, которую я вначале, впрочем, как и всякий практикующий психиатр на моем месте, воспринял как… гм… бред сумасшедшего. Однако, систематизируя свои личные записи, я пришел к выводу, что степень безумия баронета напрямую связана с целенаправленным угнетением в течение длительного времени нервной системы вследствие страха разоблачения некоего неблаговидного проступка, предположительно, уголовно наказуемого. Кстати, мои конфетки – натуральный чистейший продукт, а не то, что вы там себе напридумывали!
– Так что же Гектор учудил? – вернулась к насущному вопросу Липа, зябко потирая кулачки.
– Он убил убийцу, – быстро ответил Егор, скидывая телогрейку. Набросил на плечи Алимпии, приобнял, чуть дольше положенного, для согрева.
– Спасибо, – кивнула с благодарностью. – Но…
– Убийцу нотариуса! Настоящего убийцу Кноппа!
Вдруг стало нестерпимо жарко. Загорелись щеки, и закололо в правом боку. Липа почувствовала необычайное волнение, возможно, сейчас она узнает разгадку этой запутанной истории из ее далекого детства.
– Если достопочтимый господин Краниц не будет
Переглянувшись с Липой, Егор нехотя перерезал веревку на руках доктора.
– Дальше сам справишься… – он оглядел помещение, почесал затылок. – Точно, чурбан!
– Сам такой! – вдруг совершенно по-мальчишески рассмеялся доктор, с наслаждением засовывая в рот вожделенный леденец. И куда только делся его напыщенный лоск?! Он даже не стал заботиться об испачканной одежде – вновь уселся на наковальню, взъерошил прилизанные волосы.
– А я что говорил?! – пробурчал Егор, освобождая деревянную колоду от шперака. – Барышня, вы сюда присаживайтесь… – бухнул ее возле Липы, – …а сюда ноги ставьте… – сбросил с плеч тужурку, обмотал ею Липины ноги в зеленых сапожках.
"Ох, хорошо хоть рубаха под низом была, а то чего доброго…. да он закаленный, верно, а заботливый какой!" – улыбнулась Липа, проведя рукой по склоненной голове. Егор дернулся, сверкнув "аметистами", глянул снизу вверх на девушку.
– Спасибо, Курт! Ты очень добр ко мне.
– Вам, Алимпия Аркадьевна, о семье заботиться надо, а не на тайные свиданки бегать, да по кузням мёрзлым скакать, – проговорил едва слышно, – и без вас все разузнал… не доверяете мне, стало быть…
– Эй, вы чего там шепчетесь? – раздухарился на наковальне Кроненберг. – Пора заплесневелое бельишко Грондбергов потрясти.
– Что это с ним? Будто подменили… – спросила шепотом Липа.
– Дурь в голову бьет, я же говорил… – так же тихо ответил Егор, обернулся к Генриху, – Ты, мусьё Монпансьё, заканчивай свой сказ, покамест не накрыло, а я уголек поворошу в печурке…
– Э-ге-гей, молодец! – замахал на него руками Генрих. – А если там улики?
– Вот и проверим…
– Нет, так не пойдет! – Алимпия решительно вскочила с импровизированного стула, сбросив на ходу ватник. Запутавшись ногами в тужурке, она чуть было не упала, но Генрих успел ее поддержать.
– Он и вас спеленал?!.. этот мистер, вроде как, Краниц. Хотя кто он там на самом деле – история замалчивает, – проговорил психиатр, помогая освободить Липины ножки. – А ваш братец был трусоватым парнем, да вдобавок ко всему маменькиным сынком, и если бы не баронесса, события, возможно, развивались бы совсем в другом направлении. Все началось в день оглашения завещания… и, да! хочу сразу предупредить, что свое видение событий тех лет я выстроил исключительно на показаниях баронета, что не является основанием для возобновления судебного разбирательства, поскольку Гектор находился под воздействием лекарств в качестве пациента моей психиатрической клиники.
– Постойте, доктор, а как же врачебная тайна?
– Дорогая Алимпия, какая к чертям собачьим, тайна?! – пребывал в эйфории Кроненберг. – Третьего дня – похороны! Или вы надеетесь на чудесное воскрешение?! Увы, до Иисуса Христа ваш братец не дотягивал ни умом, ни святостью.
– Не богохульствуйте, Генрих, – покачала головой Липа, досадуя на себя за очередной глупый промах. – Выдвигайте ваши предположения!
– Извольте! – заложив руки за спину, Кроненберг принялся важно вышагивать вдоль наковальни.